— И все же засиживаться не стоит, — ответил гость. — Береженого, как говорится, и бог бережет.
Он отошел в угол, расстегнул шаровары, снял с себя женский пояс с двумя молниями, открыл их и достал из-под подкладки две пачки сторублевок.
— Ровно двадцать пять тысяч, — протягивая деньги «двадцать второму», сказал он. — При очередном сеансе связи прошу подтвердить получение такими словами: благодарю двадцать пять раз.
— Да что это такое: неужели совсем перестали нам доверять? — развел руками «двадцать второй».
— Многое перестали, — заметил гость. — И еще приказано передать, чтобы в ближайшие десять дней из дома не отлучались.
— Это почему? Что случилось?
— Мне неизвестно, — ответил гость, застегивая шаровары.
— Но а как же мне не отлучаться? Я ведь работаю, — заметил «двадцать второй». — А за прогул тут по головке не гладят.
— Заболейте, — посоветовал гость.
— Легко сказать. Они для проверки врача пришлют на дом. Накладка может получиться.
— Не знаю. У меня от своих проблем голова кругом идет, — ответил гость и взглянул на Степина. — Идемте. Спешить надо.
Вернувшись в Москву, гость к Степину больше не заходил. А сразу же направился на Рижский вокзал. За ним проследили. Наблюдали, как он стоял в очереди к военному коменданту, как потом, сделав у него отметку и получив посадочный талон, еще часа два протолкался у кассы за билетом, как ждал поезда на Великие Луки, сел в вагон, следовавший до Резекне, и уехал. Как и было решено, задерживать его не стали. И лишь доложили обо всем Доронину. А тот Ефремову. А утром оба появились у Круклиса. Доронин был бодр. Все шло как надо. И полковника он об этом уже проинформировал. Ефремов кисло морщился. Круклис сразу заметил это, спросил:
— Что не так, Василий Петрович?
— Да думаю об этом мерзавце, которого вчера отпустили.
— Считаете, что неправильно сделали?
— Мало сделали, — усмехнулся Ефремов. — Надо было бы его, сукина сына, еще подстраховать на дорожку. А то они, чего доброго, еще сами разбомбят его где-нибудь в пути.
— Понимаю, послать ему в сопровождение пару истребителей было бы нелишне. Но не додумались. Извините, Василий Петрович, — в том же шутливом тоне ответил Круклис. — Но мы исправимся. Подтвердим радиограммой, что он тут был и именно так, как он об этом просил. Когда у «двадцать второго» очередной сеанс связи?
— Через два дня, — доложил Доронин.
— Вот тогда и подтвердим. А уж в следующий раз, а мы его вызовем, как только прибудут основные гости, можете быть уверены, он от нас не уйдет.
— Да уж, пока он на крючке, тянуть с этим не стоит, — согласился Ефремов. — Но я с другими сомнениями к вам пришел посоветоваться. Конечно, у нас все рассчитано и все пока идет так, как надо. Но неужели мы впустим в Москву этих двоих? Ведь вы подумайте, товарищи, они будут вооружены, что называется, до зубов. В том числе и минами дистанционного управления. И еще бог знает чем. Привезут какой-нибудь чумы, холеры. От этих гадов всего следует ожидать. А как они поведут себя в нашем городе, это мы можем только предполагать. Мы их ждем с одним заданием. А они могут прибыть сюда с совершенно другим. Заряды, которые они привезут, надо думать, будут умело замаскированы. Разложить их в разных местах, там, где ходит побольше народа, дело нетрудное. Взорвать по радио — еще легче. И вот вам уже эффект! Служба Шелленберга сумела сделать дело, а мы прохлопали. И где? В самом центре столицы. У себя под носом. А отсюда непременно политические выводы на весь белый свет. Геббельс не упустит случая, постарается объяснить: немецкая разведка сильна, как и прежде. Она все может и все умеет. Тут ведь игра-то простая. Что вы скажете по этому поводу?
— Опасения ваши вполне реальны, Василий Петрович. Мне они тоже в голову приходили, — ответил Круклис. — И все же, взвесив все имеющиеся в нашем распоряжении сведения, я думаю, что террористы не станут размениваться на мелочи.
— Это не мелочи, о чем я говорил, — заметил Ефремов.
— Но ведь все это: и взрывы мин, и прочие возможные диверсии, могли бы осуществить другие лица. Скажем, тот же вчерашний связной. Разве он не мог где-нибудь оставить любой сюрприз? Который, кстати сказать, взорвал бы, подав нужный сигнал, тот же «двадцать второй»?
— Резонно, — согласился Ефремов.
— Но тем не менее они этого не сделали…
— Хорошо, Ян. Но скажи, разве одно исключает другое? — спросил Ефремов. — Почему мы решили, что они прибудут сюда только с одним, с главным заданием?
— Совершенно не исключает.
— И еще вопрос на засыпку, — продолжал Ефремов. — Мы предполагаем, что, добравшись до Москвы, террористы прямиком махнут в Софрино, а уж оттуда будут выезжать непосредственно на задания. А если по каким-либо причинам, возможно, даже совершенно непредвиденным, им этот план придется переиграть? Где тогда мы будем их брать?
— Случиться, конечно, может всякое. Но жить они приедут, я уверен, именно в Софрино, — убежденно ответил Круклис.
— Почему уверен? — снова спросил Ефремов.
— Потому что, во-первых, жить им надо не где-нибудь, а в хорошо законспирированном месте. Это требуется для их же собственной безопасности. А Софрино в этом отношении просто идеально. Во-вторых, жить надо долго — не день, возможно, месяц, а то и два. Опять же потому, что то задание, с которым они сюда направлены, с ходу не выполнишь. Только на выбор позиции, обеспечивающей надежный выстрел и безопасный отход, уйдет неделя, а может, и больше…
— И все же, товарищи, появление террористов в Москве по возможности надо исключить полностью, — сказал Ефремов.
— Это другой вопрос. Другая задача, — ответил Круклис.
— Именно так, — подтвердил Ефремов. — И мы ее выполним. Естественно, не одни. Нам помогут.
— Два дня, чтобы обдумать все это, я считаю, у нас есть…
Это был приказ. И к его выполнению приступили немедленно. Но на звонки, на разного рода согласования ушла почти неделя. За это время пришлось еще раз свозить «двадцать второго» в Софрино и устроить ему встречу со Степиным. Связной привез «двадцать второму» письмо от Барановой. Она сообщала, что решила несколько задержаться в Костроме и в Москву не выезжать. При этом никаких причин такому решению она не указывала. Когда об этом сообщили Круклису, он задумался.
— Центр приказывал вернуться, — напомнил Доронин. — Впрочем, может быть, получила другое указание?
Круклис покачал головой.
— Ничего она не получала, Владимир Иванович. Просто по-настоящему запахло жареным, и она не захотела лезть в огонь. Вот и все объяснения, — решил он.
— А за невыполнение приказа?
Круклис безнадежно махнул рукой.
— Она великолепно учитывает, что сейчас не сорок первый год. И что ее еще надо найти. А вы думаете, она только от нас так тщательно запутывала свои следы? Нет, она все предусмотрела. Хитра, бестия. И осмотрительна… Ладно. Возьмем в Костроме.
