Не лишне сказать, что в коллективе педагогов и в студенческой среде Светлану Ивановну уважали как человека справедливого, требовательного, принципиального. Она умела вовремя помочь студенту, поддержать в трудный день коллегу, высказать рвачу или лжецу правду в глаза.
И она всегда верила в большой талант мужа. Старалась создать все условия для того, чтобы он мог проявить свой дар в полную силу. Сын Распутиных Сергей сказал, как о само собой разумеющемся, что мать взяла на себя обязанность секретаря отца: ограждала от отвлекающих его телефонных звонков, праздных визитов случайных знакомых, необязательных вызовов в присутственные места. И только людям, приносящим тепло дружбы и новизну совместных дел, дом и дача писателя были всегда открыты. Здесь находили братский приём дальние друзья — писатели Виктор Астафьев, Василий Белов, Владимир Крупин, и ближние, иркутские — Александр Вампилов, Альберт Гурулёв, Глеб Пакулов, а также известные деятели театра и кино, фотохудожники, издатели, журналисты.
Напомню, что зимой Валентин Григорьевич и Светлана Ивановна жили в Москве, а летом — в Иркутске. О московской их жизни ярко и сердечно рассказала мне в письме Надежда Леонидовна, жена писателя Владимира Николаевича Крупина. Читатели знают её как главного редактора журнала «Литература в школе». Крупины были ближайшими друзьями Валентина Григорьевича и Светланы Ивановны, и уж кто-кто, если не Надежда Леонидовна может рассказать о их московском житье-бытье.
«Вспоминаю Свету, а перед глазами трое: она, Валя и Маруся. Несчётное число раз, выйдя из станции метро „Кропоткинская“, мы торопились к ним, в их приветливую, гостеприимную квартиру, где тебе всегда было хорошо, где можно было сказать обо всём, о чём думал, и всегда найти отклик и поддержку. Когда не стало Маруси и мы оказывались в тихом Сивцевом Вражке, ведущем к дому Распутиных, меня не покидало чувство, что вот сейчас она тихо нагонит нас, обнимет за плечи и с улыбкой скажет: „А вот и я!“ Так было однажды на Ярославском вокзале, когда Валя со Светой возвращались в Москву из Иркутска, а мы с мужем спешили по полупустой вечерней платформе к их вагону и Маша, сдержанная на чувства, проявила так непосредственно свою радость, ещё более этим порывом усилив наше волнение. Как мы их всегда ждали, как долго тянулись без них московские лето и осень! Жить в столице становилось легче уже при одной мысли, что они рядом, что можно прибежать к ним, выплеснуть все новости, радостные и горькие, услышать, что они думают обо всём этом, и найти опору, чтобы жить дальше.
Светлана безгранично любила свою семью: мужа, детей, внуков, родственников. Любовь Светы к Вале была особого свойства: он был для неё не только самым близким человеком, но и любимым писателем. Трепетное отношение к творчеству Валентина чувствовалось во всём. Она вдумчиво читала каждое его произведение, размышляла, оценивала. Но крест жены такого человека нелёгок. Не все представляют тяжесть и одновременно радость этой ноши, думаю, часто боровшихся между собой. Однако я ни разу не слышала ни слова недовольства чем-то, ни слова упрёка, жалобы на усталость, не видела её раздражённой. Светлана была достойна Валентина во всём. Внешне и внутренне красивая, с чувством достоинства, глубокая, разносторонняя, со своими убеждениями и взглядами, она всегда оставалась другом и единомышленником мужа. В Москве она много читала, была в курсе событий, которыми полон мир искусства, успевала на выставки, концерты в консерватории и в зале имени Чайковского, на театральные премьеры.
Понимая и силу таланта Валентина, и притягательность его натуры, она делала всё, чтобы не иссякал круг друзей и единомышленников мужа. Весь дом держался на ней: уют, радушие, хлебосольство создавались её руками, её душой. Представьте этот дом в дни писательских съездов, пленумов. Сколько друзей и добрых знакомых Валентина съезжалось в Москву! Всем надо было не только повидаться с ним, но и обсудить рукописи, посоветоваться. Да и просто побыть вместе. Тогда стол в гостиной Распутиных раздвигался, накрывался красивой скатертью и украшался неповторимыми салатами, пышущим, только из духовки ароматным жарким или запечённой рыбой, вкусными пирогами, которые умела печь только Светлана. И все из родственного круга писателя, кто приезжал в Москву или следовал через столицу, находили у Валентина и его жены радушный приём, ожидаемой или неожиданной была встреча, здоровы или не очень оказывались хозяева. Светлане, как и Валентину, можно было довериться, излить душу.
Скажите, легко ли было Распутиным постоянно находиться на виду, под пристальными взглядами многих людей? Оба достойно выдерживали это испытание, никогда не проявляли равнодушия, тем более превосходства. Этих качеств они были напрочь лишены.
Особым для Светланы, как бы начертанным в душевных святках, являлся день рождения Валентина — 15 марта. Эта дата и для всех нас наполнялась новой радостью. Весна уже праздновала победу над зимой, день догонял по длительности ночь, воздух набирал свежесть тающего снега и маленьких, отважных ручьёв. И это торжество обновляющейся жизни сливалось для нас с днём Валиного рождения. Напомню, что он приходится на день иконы Державной Божьей Матери. Валентин и Светлана, оба очень чуткие к слову, не терпели вычурности, пафосности. И потому все слова за праздничным столом, тёплые, искренние, живые, соответствовали весеннему дню и кулинарной привлекательности скатерти-самобранки, сотканной мастерством хозяйки. Каждый раз Света удивляла новыми блюдами, которые у гостей шли „на ура“ и сопровождались нашими, женщин, просьбами: „Диктуй быстрей рецепт!“ А пироги, Боже, какие пироги ожидали приглашённых! Эта пышная выпечка вплывала в комнату на больших противнях, торжественно водружалась в центре стола и справедливо требовала здравицу в честь хозяйки. И мы с воодушевлением славили её искусные руки, способность радовать каждого из нас. При расставании Светлана не забывала вручать нам аккуратный свёрток с разными вкусностями, приговаривая: „Это для вашей старенькой мамы. И для внуков“.
Любовь к мужу жила в её сердце вместе с нежностью к детям и внукам. Света делила с сыном и дочерью их заботы, волнения и радости, помогала обоим всеми силами. О том, какими воспитали родители Серёжу и Марусю, можно судить по судьбе и поступкам детей, уже выросших, нашедших свою дорогу в жизни. Оба никогда не роняли чести семьи. Мы видели, как гордятся отец и мать Марусей. Светлана Ивановна не пропускала ни одного её концерта, не раз приходила в Сретенский монастырь в дни службы, когда дочь пела на клиросе…
Я хотела написать: „Не представляю, как Валентин Григорьевич и Светлана Ивановна пережили потерю дочери“, но передумала. Они как раз не пережили эту страшную потерю: тяжёлая болезнь обоих стала следствием обрушившейся на них беды.
Я помню, как она вязала из голубой нежной шерсти комбинезончик для только что родившегося внука Гриши — сына Серёжи. Сам этот костюмчик она ласково разглаживала рукой перед поездкой в Иркутск. Помню её и Валины рассказы о Грише, таком маленьком, но уже разумном мужичке, способном вдохнуть новую силу в души бабушки и дедушки. О том, как молодые родители устроили детскую, чтобы всё в ней служило развитию и воспитанию малыша. Подолгу мы, придя к Распутиным, рассматривали фотографии Гриши и появившейся на свет его сестрёнки Любочки, снимки всей семьи Серёжи и его жены, сияющей счастьем Лены.
