– Тед, извини, а он там был? Тед кивнул утвердительно.
– Обо мне не спрашивал? – еле слышно выдавила Эшлин.
– Я с ним не общался, – скороговоркой выпалил Тед. Эшлин была разочарована. Тед непременно должен был поговорить с Маркусом, чтобы Маркус мог спросить его о ней! Хотя, если б он действительно поговорил с Маркусом, у нее было бы чувство, будто ее предали.
– А она там была?
Чувствуя себя по уши виноватым, Тед снова кивнул.
Эшлин замолчала. Как бы ни хотелось ей думать иначе, она заранее знала, что Клода будет на вечере, потому что по субботам Дилан навещал детей, заодно исполняя обязанности няньки. Эшлин оставалось лишь проклинать свою память, сохранившую в мельчайших подробностях все, что Дилан поведал ей о двух голубках. Лучше б ей ничего не знать, но побороть любопытство она была не в силах.
Эшлин отчетливо представляла себе, как Клода пожирает глазами Маркуса, а он – ее. Пауза тянулась так долго, что Тед уже подумал, что вывернулся и вопросов больше не будет. Мало-помалу он начал успокаиваться – но слишком рано! Эшлин сдавленным голосом спросила:
– Они друг в друга очень влюблены? Это заметно, да?
– Еще чего, – фыркнул Тед, сочтя за лучшее не упоминать, что перед выступлением Маркус объявил: «Посвящается Клоде».
После того как Крейг застал их в постели, Маркус убедил Клоду, что за семь бед ответ все равно один, и теперь почти каждую ночь оставался у нее. Все складывалось лучше, чем можно было ожидать: дети вроде бы приняли его, и иногда Клода даже наслаждалась покоем.
Все собрались за кухонным столом. Молли рисовала цветы, Крейг делал уроки, Клода ему помогала, а Маркус работал над новым текстом.
Все было благостно и безмятежно.
– Клода, – сказал Маркус, – хочу прочесть тебе один кусок.
– Дай мне еще десять минут. Хочу закончить с Крейгом.
Через некоторое время, когда Клода в который раз показывала Крейгу, как пишется большая буква К, Маркус не выдержал.
– Клода, слушай!
– Еще минутку, дорогой, и я вся твоя.
Громко хлопнула кухонная дверь. Клода вскинула голову. Что случилось?
Но Маркуса уже и след простыл.
Был конец октября, четверг, половина восьмого вечера. В редакции остались только Джек и Эшлин. Джек выключил свет у себя в кабинете, запер дверь и подошел к столу Эшлин.
– Как дела? – вкрадчиво спросил он.
– Отлично. Вот дописываю статью о проститутках.
– Нет, я имел в виду… вообще. С психотерапией, с лекарствами? Помогает?
– Наверное.
– Моя мама говорит, время – лучший лекарь, – сообщил он. – Помню, когда у меня было разбито сердце и я думал, что никогда уже не оправлюсь…
– У вас было разбито сердце? – переспросила Эшлин с искренним недоверием.
– А вы думали, у меня его вовсе нет?
– Не думала, но…
– Да ладно, скажите честно, что думали.
– Нет, – вспыхнув, возразила Эшлин и отвернулась, чтобы он не увидел, как она улыбается. – Это из-за Мэй? – не удержавшись, полюбопытствовала она.
– Из-за той, что была до Мэй. Ее звали Ди. Мы очень долго были вместе, она меня бросила, и я в конце концов это пережил. Переживете и вы.
– Да, но Дженнифер, мой психотерапевт, говорит, что у меня дело не только в разбитом сердце.
– А в чем еще?
Он спросил так мягко и по-доброму, что Эшлин, не успев опомниться, рассказала ему все – о маминой депрессии, о ритуалах и правилах, которые она придумала, чтобы как-то с этим справляться.
– Вот вам и мисс Чинить-Паять, – закончила она. Джек изменился в лице.
– Простите, – быстро сказал он. – Простите, что я…
– Да ладно. Это ведь правда.
– Да? Потому вы и носите в сумке столько всего, потому не любите никого огорчать?
– Кажется, Дженнифер именно так и думает.
– А что думаете вы?
– Наверно, то же самое, – вздохнула Эшлин.
Она не стала говорить, что еще Дженнифер предположила, будто по этой же причине Эшлин всегда выбирает мужчин, которых надо воспитывать и приводить в порядок. После первого взрыва возмущения Эшлин с нею согласилась: она была нужна почти всем своим парням, в том числе милому разгильдяю Фелиму и настырному юмористу Маркусу, и ей это нравилось.
– А что говорит Дженнифер о вашей Weltschmerz?
– Говорит, что мне уже легче, даже если я сама того не замечаю. Еще говорит, у меня будут периодически случаться приступы, но я могу что-нибудь делать, чтобы держать это под контролем. Например, пойду в добровольную организацию, помогать таким, как Бу… Тем, кому не повезло встретить своего Джека Дивайна! – шутливо добавила она.
Джек с притворной скромностью опустил глаза и сквозь ресницы бросил быстрый взгляд на Эшлин, а потом их взгляды встретились.
Веселиться почему-то расхотелось, и они замолчали, по инерции продолжая глупо улыбаться.
Первым опомнился Джек.
– Господи, Эшлин, – с преувеличенным воодушевлением воскликнул он, – я так рад! Знаете, Бу замечательно справляется с работой на телестудии.
– Это все вы устроили, – подхватила Эшлин. Действительно, последние два месяца она жила в таком тумане, что даже не поблагодарила его по-человечески.
– Да бросьте вы! – Снова встречаться глазами было опасно. А когда не знаешь, о чем говорить, лучше всего говорить о погоде. – Дождь льет как из ведра. Вас не подвезти до дома?
Он оперся ладонями о стол, и Эшлин вдруг вспомнила, как он мыл ей голову. Теплые, сильные руки, блаженное ощущение покоя, жар мощного тела…
– Нет, нет, – поспешно спохватилась она. – Я еще посижу.
– А на танцы вы теперь не ходите? – к ее удивлению, спросил Джек.
Эшлин покачала головой. Танцевать ей давно уже не хотелось.
– Может, потом еще пойду, ну, когда все утрясется…
– А вы не показали бы мне как-нибудь самые простые па?
Ничего более невероятного Эшлин представить себе не могла.
– Ладно, – кивнула она. – Устроим вечеринку с сальсой и суши.
– Ловлю на слове. Джек пошел к выходу.
– Как дела у Мэй? – спросила вдогонку Эшлин.
– Хорошо, мы видимся иногда.
– Передавайте ей привет от меня. По-моему, она очень милая.
– Передам. Она теперь встречается с каким-то садовником.
– По имени Кормак? – вырвалось у Эшлин. На лице Джека отразился благоговейный ужас:
