тебя. Не бесконечное, но месяца три точно.
— Три месяца? — спросила она, почувствовав, как что-то внутри противно сжалось. — А что будет потом?
— Думаю, я скоро завершу свое дело, но месяца через три. Может, четыре. А потом я сразу вернусь к себе.
— А когда ты уедешь, мы уже не сможем общаться?
— Мы бы могли, но не думаю, что это будет для нас полезно, — его ответ прозвучал как приговор. — По-хорошему, надо бы закончить общение уже сейчас, но… Мне кажется, мы можем себе позволить немного утешения в качестве наших бесед, как прежде. Чтобы компенсировать все, что произошло. Я уже рассказал тебе, кто я, поэтому мы даже можем разговаривать более открыто. Когда я уеду, у нас останется хотя бы часть хороших воспоминаний. По крайней мере, мне бы хотелось на это рассчитывать.
— Понятно…
Алиса судорожно вздохнула. От этой информации у нее болезненно сжалось сердце. Только разобравшись в том, что на самом деле было между ними, она не хотела его снова терять. Но, похоже, Ле́рон никакого выбора ей не предоставлял, и ей оставалось лишь смириться с неизбежной скорой разлукой с ним. Но хотя бы немного времени было лучше, чем ничего.
— Что ж, — решительно произнесла она и заставила себя улыбнуться. — Три месяца, так три месяца… Но… ты не боишься, что это может усугубить положение? Я хочу сказать, мы можем привыкнуть к этому, и… лучше срывать пластырь резким движением, знаешь?
— Да, понимаю, о чем ты. Организм хитрая штука. Если сейчас я оставлю тебя в таком состоянии, есть риск, что он запомнит его. Поэтому моя задача перестроить его на позитивный лад.
— А как же ты?
— Со мной все будет в порядке, за это точно можешь не переживать, — улыбнулся Ле́рон. Он все еще держал руки Алисы в своих.
— Тебя тоже вылечит время?
— Не совсем. С нами это все иначе работает. Как бы тебе проще объяснить… Все наши спектры чувств сильно обострены, если сравнивать с человеком. Мы видим лучше, слышим лучше, у нас более активный мозг, более расширенное сознание. Вкусы, запахи мы тоже ощущаем гораздо глубже, резче. Наше тело быстрее регенерирует и так далее. Так же и с чувствами, эмоциями. Они более яркие, глубокие и осознанные. Если мы что-то чувствуем, это гораздо сильнее, чем у людей. И намного серьезней. Так что время мне не помощник. Однако я могу с этим жить, не испытывая таких мук, как люди.
— Не очень понятно, если честно, — Алиса недоверчиво смотрела на Ле́рона.
— Представь, если бы ты смогла полностью осознать все свои эмоции и чувства по отношению к своим близким. У тебя не было бы никакой зависимости, привязанности, но при этом ты бы могла в полной мере наслаждаться теми моментами, когда находишься рядом с ними и совершенно не страдать, когда их нет рядом. Не скучать, не переживать, не испытывать никаких негативных эмоций.
— В теории могу представить. К этому сейчас стремится каждый человек, кто проходит психотерапию, но честно, звучит нереалистично. Не могу представить, каким бы стал мир, если бы все стали такими осознанными. И что, хочешь сказать, вы все такие?
— По большей части, да. Мы не сразу становимся такими, но со временем приходим к этому. Но я и здесь выделился. Я совершенно не нуждаюсь в близких людях, я об этом уже говорил тебе и совершенно не преувеличивал. С тобой вышел казус, да. Но я смогу жить без тебя, как бы это холодно ни звучало. Но я такой. Я остаюсь таким же равнодушным ко всем остальным, использующим людей в своих целях, потому что, как и для всех вампиров, люди не представляют для меня совершенно никакой ценности. Это просто инструмент для закрытия моих задач. К большинству я даже не испытываю никакой эмпатии. Но с тобой все стало иначе. Ты ценна для меня несмотря на то, что остаешься всего лишь человеком. И несмотря на то, что я скоро перестану существовать для тебя, ты все равно будешь для меня ценна.
— Ценна, но всего лишь человек…, — грустно произнесла Алиса.
— Да, возможно, это звучит грубо, но это правда. Мы смотрим на людей, как вы смотрите на чужих детей. Нам, как правило, просто уже не интересно общаться с большинством людей. А о том, чтобы кто-то захотел вступить в отношения с человеком, и речи быть не может.
— Мы на вашем фоне выглядим такими ущербными?
— В целом, если совсем грубо, то да, — пожал плечами Ле́рон. — Вампир, осознавая свою избранность, не может позволить себе опуститься до отношений с не избранными. Ведь лишь единицам предлагается возможность стать вампиром. Из-за этого у каждого из нас играет чудовищное эго, не без этого. У кого-то в меньшей степени, у кого-то в большей. Но оно есть у каждого.
— И твое эго тебя как раз подвело.
— Именно так. Я стал вампиром в двадцать пять лет. Мои родители умерли, у меня не осталось никого из близких. И ничего не держало среди людей. Лишь моя успешная карьера в преступном мире. За мной давно наблюдали, поэтому пришли почти сразу после последних похорон и предложили вступить в вампирский клан. Я согласился и очень быстро начал строить карьеру уже в клане. За пару десятков лет я быстро поднялся, обскакивая более опытных и древних вампиров. Конечно, мое высокомерие из-за этого раздулось до небес. Будь я опытнее, не попался бы в эту ловушку. Но теперь я научен и подобного не допущу.
— А у тебя был выбор? Ты мог отказаться?
— Формально мог, но кто откажется от такой возможности?
— Я бы отказалась…
— Одна из причин, почему тебе бы никогда не предложили этого, — улыбнулся Ле́рон. Он выпустил руки Алисы и слегка отсел, увеличив дистанцию, и откинулся на спинку дивана. — Даже если бы у тебя были невероятные способности.
— Немного обидно, конечно, — улыбнулась Алиса. Она поправила волосы и тоже вжалась в спинку дивана, подогнув под себя ноги. — А если бы ты отказался?
— Стерли бы память.
— Кстати, об этом, — она задумалась и через мгновение добавила: — Почему стирать память плохо, какие могут быть последствия?
— Это искусственное вмешательство в сознание, — пояснил Ле́рон. — Ты меняешь какой-то фрагмент и ломаешь сознание. И невозможно предсказать, как это может аукнуться. С некоторыми видами нашего гипноза то же самое. Мне не хотелось вмешиваться в твою голову.
— Но ты же это делал, — Алиса нахмурилась.
— То, что я делал, это создание иллюзий и отключка, а это совершенно безопасно.
— А навязывание мыслей?
— О, это очень интересная штука.
