Южной Америки, где этот пройдоха Дюкормье был в продолжение двух лет министром внутренних дел при Розасе (скажите на милость, каково министерство и каковы внутренние дела!). Как бы там ни было, а Розас, вероятно, влюбился в подругу Дюкормье. Но вот что достоверно: в один прекрасный день, по повелению этого диктатора, почтенная парочка в один прыжок очутилась из министерства внутренних дел на корабле, доставившем «честное семейство» в Сантьяго на Кубе. Там они, вероятно, одурачили изрядное количество простаков, потому что, явившись сюда, в Нью-Йорк, открыли дом, великолепный дом, где велась азартная игра. Говорят, будто Дюкормье и его графиня передергивали карты, что для них было пустячным грешком. Среди наиболее частых посетителей находился молодой янки, у которого в жилах текло, по меньшей мере, три четверти индейской крови. Его отец, богатый плантатор по ту сторону Великих озер, послал своего младенца в Нью-Йорк с целью немного цивилизовать эту полудикую натуру; он снабдил его рекомендательными письмами и открыл ему значительный кредит в банкирских домах. Нечистый захотел, чтобы наш янки был введен одним неблагоразумным другом в дом к Дюкормье. Графиня в одно мгновение сообразила, что навряд ли удастся ощипать тетерева лучше этого, только что вылетевшего из своих зарослей. И вот она, условившись с Дюкормье, заманила янки в силки своими взглядами, и его доллары, под огнем ее глаз, начали таять, как снег на солнце. Все шло прекрасно; уже последние тысячи долларов должны были пе-рейти в карман шулерской парочки, как вдруг у нашего краснокожего, неизвестно почему, зародилось подозрение, что его дурачат; он, наконец, понял, что как только Дюкормье и графиня переложат к себе в карман его последние доллары, то он сам будет спроважен на родину, в страну Великих озер. С этих пор он начал за ними следить и подслушал интимный разговор; из него узнал, что его считают за дурака, за влюбленного дурака; что его живо прогонят, как только ощиплют с него последние перышки.
Янки не сказал ни слова и потихоньку скрылся. На следующий день он притворился больным и попросил своего друга Дюкормье прийти к нему. Дюкормье пришел. Черный слуга вводит его в совершенно темную комнату и запирает за ним дверь. Дюкормье очень удивлен и спрашивает, что это значит. Раздается голос янки: «Мой дорогой, идите прямо перед собой, пока не наткнетесь на стол, на нем вы найдете длинный китоловный нож и пару двуствольных пистолетов, и вооружитесь; я уже вооружен. Мы в потемках должны искать друг друга и биться насмерть. Вы меня угостили французским блюдом, а я вас угощаю рагу а'ля янки. На помощь не зовите, бесполезно: мой невольник — надежный слуга и не войдет сюда раньше как через два часа. Вооружайтесь же, а если не хотите, тем хуже для вас, я вас убью». Дюкормье заревел от ярости, но рассчитал, что лучше защищаться, чем быть убитым безоружным, и был вынужден согласиться на американскую дуэль. По словам чернокожего, который подслушивал у двери, борьба продолжалась час с четвертью с невероятным ожесточением, судя по количеству выстрелов, по возне сражавшихся и лютым крикам, которые он слышал. Потом все замолкло, но верный, исполнительный слуга, свято соблюдая приказание господина, отворил дверь только по прошествии двух часов. Янки лежал мертвый, пронзенный двумя пулями и девятью ранами от ножа. Дюкормье еще дышал, и меня позвали на помощь. Я нашел, что левое бедро у него раздроблено пулей, правая рука и правая нога также прострелены. Раны нанесены в упор, потому что бешеные целились, встречаясь грудь к груди, когда находили друг друга ощупью в темноте. Я насчитал на Дюкормье семнадцать, понимаете ли, семнадцать ран от ножа; из них одиннадцать на черепе, на затылке и на лице, которое буквально искрошено. Хотя я сделал все, что только мог, чтобы спасти для общества почтенного джентльмена, одно из лучших его украшений, но он умер. Я принял его последний вздох; он испустил его, изрыгая ужасную хулу на священное имя Господа.
Спустя три дня графиня забрала все пожитки и кассу шулерской компании и уехала с одним мулатом, неким Мальмоэ. Он — капитан корабля, но сильно подозревают, что он занимается морскими разбоями у Антильских островов.
Ну, дорогой коллега, что вы скажете о подобной черте нравов? А за сим перейдем к другим вещам, и пусть дьявол, в силу его права, унесет душу этого Дюкормье!»
___________
— Признаюсь, — сказала Элоиза, отдавая письмо, — смерть этого человека так же ужасна, как и его жизнь. Несмотря на мое к нему отвращение, я скажу вместе с вами, что Божье правосудие удовлетворено; но следует, по крайней мере, пожалеть об этом несчастном, так как сначала его душа была открыта для добра. Будь прокляты те, что развратили и погубили ее!
— Да, пути Божии неисповедимы! Когда десять лет тому назад я расстался с Анатолем, таким честным, хорошим, кто бы мог сказать, что я здесь, среди его жертв, узнаю об его ужасной смерти?
— Мой друг, — сказала Элоиза, — тут есть кое-что более непостижимое, что иногда удивляет, смущает мой рассудок. Ведь то предсказание, что мы с вами считали за безумие, однако, исполнилось… Судьба Дианы, Марии Фово и Клеманс сбылась удивительным образом.
— Что вам на это сказать, Элоиза? Сомнамбулы или люди, подверженные влиянию магнетизма, иногда поразительным образом угадывают будущее. И ввиду подобных фактов, пожалуй, благоразумней не говорить, что это — невозможная нелепость, случайность. Алхимия также подвергалась диким преследованиям; над ней издевались с презрением, а ведь она была источником чудесных химических открытий. Но и то сказать, что на одно верное предсказание, которое исполняется в силу какого-то рокового, таинственного и до сих пор необъяснимого стечения обстоятельств, сколько их не сбывается и часто оказывается грубым, смешным обманом и надувательством! Будем же надеяться на прогресс науки; одна она может осветить и объяснить самые странные явления природы.
— А что сталось, мой друг, с той удивительной гадалкой?
— Не знаю. Я уже говорил вам, что во время печальных событий, четыре года тому назад, я не мог преодолеть любопытства и пошел на улицу Сент-Авуа, думая, что найду там это странное существо. Но она оставила квартиру и не дала своего нового адреса, и я больше о ней ничего не слыхал. Без сомнения, она умерла. Подобные организации не могут долго выносить страшных припадков, которым они подвержены. А вот и наши друзья! — сказал Бонакэ, прислушиваясь к стуку подъехавшего экипажа. — Избави Бог, если они по нашим лицам догадаются, что мы чем-то опечалены.
В это время перед
