опять придется выхлопатывать заново разрешение на выезд, и какой же смысл приезжать, если вы вернетесь осенью». С женой был солидарен и М. А. Лихарев, который 14 апреля написал Водовозову: «Я весьма сочувствовал бы и одобрил бы временный приезд сюда Вашей милой супруги. Ввиду Вашего скорого возвращения в Петербург такая рекогносцировка была бы очень полезна, ибо условия жизни и обстановка здесь за эти почти два года достаточно изменились, чтобы оправдывать такое предварительное нащупывание почвы для устройства. Боюсь только, не оказались бы для нее затруднительными хлопоты о возвращении к Вам». В постскриптуме Лихарев предупреждал Ольгу Александровну: «Надежды Ваши на какие-то “связи” В. В. мне кажутся чистейшей иллюзией». В другом письме, от 9 марта 1925 г., выражая несогласие с женой, которая звала сестру вернуться в Россию: «И чего вы там киснете? Жить “кисло” можно и здесь, да еще если тряхнуть связями и заслугами», – Лихарев был еще более категоричен: «Во-первых, я решительно против даваемого Вам Зиной совета спешить с возвращением; обстоятельства, по моему мнению, неблагоприятны. Я совершенно не вижу пока возможности литературного заработка для Вашего супруга; условия такого заработка все ухудшаются для представителей гуманитарных наук»685.
Стремясь понять, насколько реален проект, которым его прельщал Перельман, Водовозов обратился в «Издательство Брокгауз – Ефрон», откуда 15 марта 1926 г. ему ответили: «Мы здесь думаем выпустить малый словарь в 15 выпусков – 150 печатных листов по 105 000 букв, наподобие “Handbuch des Wissens”686 Брокгауза. Кое-что даже уже сделали в этом отношении. Хотим мы к осени приступить вплотную к работе, и, конечно, если Вы к тому времени будете здесь, Вы будете самым желанным и самым близким сотрудником». Хотя издательство не решалось брать на себя какие-либо обязательства перед Водовозовым, оно просило в случае его возвращения в СССР захватить с собой все материалы по словарю, которые «могут весьма и весьма пригодиться»687. Но Гржебин, вложивший 12 000 долларов в подготовку словаря и сожалевший, что работа над ним остановилась688, тоже имел виды на материалы Водовозова, считавшего, в свою очередь, что работодатель не доплатил за его труд. Взаимные претензии разбирались 29 июля третейским судом под председательством П. Н. Милюкова, но решение было не в пользу Водовозова, о чем свидетельствует договор, подписанный им 7 октября с издателем М. Л. Цитроном в Париже. Водовозов обязывался «выдать Цитрону или его доверенному лицу все без исключения рукописные материалы “Энциклопедического словаря” (в Праге у себя на квартире)», подтвердив, что «никаких претензий к Гржебину больше не имеет». Цитрон был вправе издать словарь, переработав его по своему усмотрению, и даже без упоминания, что он «составлялся (частью) и редактировался Водовозовым», который 10 октября передал новоиспеченному правообладателю «шесть тетрадок» подготовленных им материалов, за которые получил 25 долларов, а в ноябре – остальные рукописи еще за 15 долларов689! Но словарь так и не увидел свет…
Проживая за границей с советским паспортом, Водовозов изредка печатался в эмигрантских газетах, позволяя себе довольно резкую критику большевистского режима. Например, его возмутила статья М. Осоргина «О прочитанном», появившаяся в парижских «Днях» 16 ноября 1927 г., в которой автор, ссылаясь на «слишком короткую память» вынужденных изгнанников, замечал: «Мы смеемся над тем, что цензура большевиков воспрещает писать слово “Бог” с большой буквы, забывая, что наша прежняя цензура воспрещала писать его с буквы маленькой. Сейчас конфискуют роман, в котором белый офицер изображен порядочным человеком; но припомним цензурный параграф, воспрещающий восхваление государственных преступлений, т. е. сочувственное изображение героя тогдашней “борьбы за свободу народа”. Романы Степняка не были ли под запрещением?» В открытом письме в редакцию Водовозов возражал, что подобные запрещения существовали только до 1905 г., а позже, в 1907 г. роман «Андрей Кожухов», не сочувственно только, а прямо восторженно изображавший революционеров-террористов, был напечатан С. А. Венгеровым в Петербурге вполне легально, и слово «бог» очень и очень многие писали с маленькой буквы, и цензура перестала к этому придираться. Комментируя риторический вопрос Осоргина: «История лучшей нашей газеты, “Русских ведомостей”, не есть ли красноречивая история страданий русской печати?», Водовозов напоминал, что «самая горькая страница в этой истории была написана большевицкой властью», ибо «при ней газета погибла; до нее – выходила в течение более полувека, все время оставаясь в решительной оппозиции правительству». Водовозов замечал, что совершенно непостижимо, как можно сопоставлять дореволюционную цензуру с большевистской, при которой допускается существование только правительственных органов, хотя даже в мрачные времена Николая I «могли писать – не свободно, но могли – и Белинский, и Герцен», которые теперь «были бы, подобно Осоргину, бессрочно высланы за границу»690. А в отзыве на книгу Н. А. Гредескула «Россия прежде и теперь» (М., 1926) Водовозов замечал, что она должна лишний раз засвидетельствовать верность автора советскому режиму, и потому, воспевая ему хвалу, тот «не знает меры и не считает нужным стесняться истиной», в связи с чем язвительно напоминал совет А. С. Пушкина: «Льстецы, льстецы! Старайтесь сохранить и в самой подлости оттенок благородства!»691
«Помню, в голодном Петербурге осенью 1918 г., – вспоминал С. С. Ольденбург, – Вас[илий] Вас[ильевич] высказывал одно, как он говорил, последнее желание: объехать после войны все главные государства и собственными глазами убедиться в результатах и итогах мировой войны. Желание его исполнилось, увы, только отчасти: он получил возможность выехать в Западную Европу и даже издал книгу, подводящую некоторые итоги; но трудность передвижения – глухота и прогрессировавшая слабость зрения – уже не дали В. В. Водовозову возможность полностью охватить мир и настолько же в нем освоиться, как в довоенной Европе»692. Его фундаментальный, более 400 страниц труд – «Новая Европа: Территория и население. Государственный строй. Международное положение. Денежная система и финансы. Экономические условия. Политические партии» – вышел в пражском издательстве «Пламя» в конце 1924 г. Основанный главным образом на информации статистических ежегодников и других официальных изданий разных стран, но также и на личных наблюдениях автора, этот труд, указывал рецензент берлинской газеты «Руль», благодаря обилию тщательно собранного и прекрасно изложенного материала является «чрезвычайно полезным и ценным пособием к познанию современности», а «имя автора – заслуженного публициста и одного из лучших в России знатоков политической жизни Запада – гарантирует качество сделанной работы»693.
Специалист по вопросам международного права Б. С. Миркин-Гецевич, который испытывал, как признавался, «давнее уважение, преданность» и даже «привязанность» к автору «Новой Европы», 6 ноября благодарил его: «Я начал ее читать – и уже должен выразить Вам свое
