распахнул створку, отчего в кабинет тут же ринулся промозглый весенний ветер.
– Господин Скворцов! Гимназист Скворцов! – прокричал в окно адвокат, закрываясь рукой от занавески, вытянутой наружу сквозняком и бьющей ему по лицу. – Да, вы, вы! Воротитесь, пожалуйста, обратно еще на одну минуту!..
Помахав невидимому для нас со следователем собеседнику, Конев затворил окно и опустил щеколду.
– Ишь как… – сказал он не то нам, не то самому себе. – Среднего князя, значит, паралич разбил, а они, видать, и жили только, что на его подачки… Тьфу ты, чертова порода…
Чуть погодя на пороге кабинета вновь появилась тонкая серая фигура гимназиста Скворцова. Он молча замер в дверях, с недоумением глядя на Конева, снова устроившегося за своим столом.
– У меня к вам, любезный Федор Дмитриевич, одна просьба будет, – сказал адвокат, раскрывая на зеленом сукне стола свой блокнот. – Напишите, пожалуйста, вот здесь свой домашний адрес.
Гимназист с сомнением перевел взгляд с Конева на Данилевского-старшего, а потом – на меня.
– Извольте, извольте, – Конев, откинув крышку своей позолоченной чернильницы, постучал по ее дну концом стального пера и протянул ручку юноше.
Скворцов, хмыкнув, взял мокрыми побелевшими пальцами перо и склонился над блокнотом.
Эпилог
Вскоре после завершения нашего дела я по просьбе Элизы отвез ее в Плес и помог ей подыскать и снять там неплохой уютный домик. Пусть ее покойный муж, Стратон Огибалов, по завещанию оставил своей жене скопленные на службе двадцать тысяч рублей серебром, и я мог не опасаться за дальнейшее благополучие Элизы, но все же я попросил ее изредка писать мне и смело обращаться за поддержкой, если у нее внезапно возникнут какие-либо затруднения. Не преминул я заметить, что вместе со мной в Самару едет и Данилевский, но в ответ на мой вопрос о том, могу ли я передать Андрею ее новый адрес, – в конце-то концов, не держат же меня они оба за круглого дурака, который все это время ничего не замечал, – Элиза отрицательно покачала головой:
– Он знает город, в котором я поселилась, и город этот весьма невелик. А если я назову ему адрес, я, получается, должна буду ждать от него хотя бы письма. А я, честное слово, ныне не хочу ничего ни от кого ожидать.
Я кивнул:
– В одиночестве есть свои преимущества, и это, прежде всего, свобода… Думаю, это именно то, что вам сейчас необходимо.
– Как хорошо, что вы меня понимаете! И все же к Рождеству или к Пасхе я буду очень рада получить от вас весточку…
Назавтра я вернулся в Москву. Для того, чтобы задерживаться здесь долее, у меня теперь не было ни единой причины.
Утром следующего дня в моей комнате в гостинице Прилепского царил впечатляющий беспорядок: закатав рукава сорочки, я деятельно готовился к отъезду домой. Вещи мои, залитые сейчас светом ненадолго вынырнувшего из-за облаков солнца, валялись на кровати, свисали со спинок стульев, лежали на столе вперемешку с письменными принадлежностями, еще не отправленными своим адресатам письмами, расписками и предъявленными к оплате счетами; концы бумажных листов трепал гулявший по комнате легкий ветерок, проникавший внутрь через распахнутое настежь окно.
В разгар сборов я услышал стук в дверь.
На моем пороге стояла Аглая. Она уже не была по своему обыкновению бледна; напротив, щеки ее сейчас пламенели румянцем, который только сильнее подчеркивала голубизна ее нового платья, скромно красовавшегося кружевом из-под светло-коричневой накидки. Пальцами, обтянутыми тонкой бежевой замшей, девушка в нерешительности теребила концы лент своего капора.
– Вот так прощальный подарок судьбы… – после заметно затянувшейся паузы невпопад воскликнул я, второпях застегивая пуговицы на жилете.
– Что вы такое говорите? – улыбнулась Аглая, еще пуще залившись краской.
– Или же ее последний, сокрушительный удар, – все так же отстраненно продолжил я, расправляя закатанные рукава рубашки. – Удар милосердия…
– Вы что же, Марк Антонович, перечитали рыцарских романов на сон грядущий? – и Аглая прыснула.
– Вы одна? – снова как-то некстати спросил я.
– К модистке матушка отпускает меня без сопровождения. Быть может, вы все-таки пригласите меня войти?
Поборов смущение, я отступил, пропуская мою гостью в комнату.
– Прошу простить меня за некоторый беспорядок! Нужно готовиться к отъезду, – освободив стул от своих помятых пожитков, я предложил девушке присесть.
– Вы уезжаете? – спросила Аглая, располагаясь на краешке сиденья.
– Да, завтра.
– Куда же?
– Домой, в Самару. Нужно заняться множеством неотложных дел самого разного свойства.
– Насколько я знаю, ваше положение заметно пошатнулось после участия в судебном процессе против князей Кобриных.
– Это пустяки. Просто я наказан за самонадеянность и стяжательство. Но давайте не будем об этом! Пришло мое время уходить, только и всего.
Аглая снова взялась за ленту своего капора, падавшую ей на грудь:
– Я ожидала, что вы зайдете к нам…
– Я не получал для этого приглашения, – нахмурился я.
– И вы не собирались зайти хотя бы ради того, чтобы проститься?..
Я, вздохнув, с трудом промолчал.
Аглая огляделась по сторонам:
– Дом всегда становится таким неуютным, когда кто-то уезжает…
Действительно, небо за окном теперь снова заволокло тучами, и ветер принялся ожесточенно рвать белые верхушки берез, покрытые молодыми светло-зелеными листиками. Собиралась гроза, и оттого в комнате стало серо и сумрачно.
– Мне распорядиться, чтобы для вас приготовили чай? – спросил я, закрывая скрипучую оконную створку.
– Нет-нет, не нужно! – воскликнула Аглая. – Я к вам на минутку, а то матушка может хватиться меня, да и гроза, вон, собирается…
Чувствовалось, что мы оба не знали, что сказать друг другу, и от этого паузы становились все мучительнее.
– Матушка вознамерилась везти меня в Петербург, – вдруг прервала молчание Аглая.
– Что же, в том нет ничего удивительного, – ответил я. – С вашими теперешними возможностями вы сможете неплохо устроить свою судьбу.
Девушка метнула в меня сердитый взгляд:
– Ваша ирония, милейший Марк Антонович, неуместна!
– А я ни секунды не иронизирую. Ваше наследство откроет перед вами множество дверей.
– Чтобы за этими дверями потом злословили, обсуждая подробности всех наших недавних несчастий?
– Не беспокойтесь излишне! История эта скоро забудется, а вы очень быстро освоитесь в свете, как ваша титулованная подруга…
– Ах, это вы про Липу?
– Насколько я успел понять, она там, в Петербурге, пребывает в добром здравии и в прекрасном расположении духа. Пусть у вас тоже все сложится благополучно!
– То есть, вы предлагаете мне не противиться матушкиному намерению?
– Нет, зачем же? Вас и вправду ждет немалый успех в свете, а с солидным приданым – так наверняка и выгодный брак.
Аглая вздохнула:
– С приданым, которое промотают в полгода-год, как часто и происходит в подобных случаях… Да
