пытался развинтить болты вручную, но пальцы свело судорогой. Пришлось пилить вокруг них. Доски получались причудливой формы, но я надеялся, что никто не будет внимательно к ним присматриваться.
Гора досок росла. Сначала мне казалось, что работы меньше не становится, но наконец я достиг критической массы и поверил в то, что смогу ее закончить. С этого момента стало легче. Циркулярная пила, с помощью которой Нордхэген собрал эту чудовищную конструкцию, теперь помогала мне ее разбирать. Не так тяжело, как разбирать египетскую пирамиду камень за камнем, убеждал я себя, хотя мне казалась, что моя работа мало чем отличалась. Если кто-то спросит о большой куче досок в погребе, Лина ответит, что ей о ней ничего неизвестно. Возможно, Роджер собирался что-то построить, а может, доски остались от перестройки конюшни. Какая разница? В разобранном состоянии зловещее сооружение превратилось в гору дерева.
Другое дело – электроника и сантехника. Металлические детали отправились в яму с известью. Туда же последовало дорогостоящее медицинское оборудование и мониторы, которые не нужны были в кабинете косметического хирурга. Остальное – трубы, насосы, капельницы – я разобрал, прочистил и сложил в пустом аптечном пункте. Оставались только стеклянные дверцы от ящиков. Сначала я хотел оставить их рядом с кучей досок, но они могли показаться подозрительными, было бы сложно объяснить их назначение. В конце концов я отнес их в крипту, разбил там с помощью молотка и сбросил осколки в яму. Последний кусок стекла предательски отказывался тонуть в извести, поэтому пришлось попотеть, пока он наконец не пошел ко дну.
Я подмел пол в погребе. Затем решил сложить доски заново, чтобы их вид возбуждал меньше вопросов. Потом сделал это еще раз. Но их было слишком много, поэтому мне пришлось сдаться. Теперь камера ужасов выглядела относительно невинно. Киноэкран, бар, стереосистема, доски, инструменты, различное медицинское оборудование в кладовой – все это не вызывало никаких подозрений. Незаконченная комната отдыха? Да, вполне разумное объяснение.
Я просидел в погребе еще час и убедил себя в том, что теперь он выглядит нормально. Но мне слишком хорошо было знакомо это помещение, и его кошмарное прошлое еще жило в памяти. Казалось, его стены кричат об отвратительных ужасах, которым они стали свидетелям. Мне пришлось отвести Лину вниз, увидеть ее улыбку и услышать, как она сказала: «Даже не верится», прежде чем я поверил в то, что у меня получилось. Она обняла меня, и я испытал странное чувство гордости. Мне показалось, я стал чище, словно, разобрав кошмар Нордхэгена до последнего винтика, искупил часть вины.
– Что будешь делать с ямой в крипте?
– Не знаю.
Теперь эта яма представляла собой единственную проблему. Можно сколотить крышку из досок и залить ее цементом, чтобы она оказалась на одном уровне с полом. Но свежий цемент будет выделяться в центре старинного каменного пола, как бы я ни пытался замаскировать его пылью и грязью. Что вызовет больше подозрений у потенциальной ищейки – участок, недавно залитый цементом, или открытая яма с негашеной известью? Мы решили, что новый цемент всегда навевает мысли о захороненных под ним телах. Мы поместили над ямой пару деревянных рам и накрыли их листом фанеры. Теперь яма выглядела «безобидно», и никто не подумает, что мы что-то в ней скрываем.
Прежде чем накрыть яму, я решил обследовать ее с помощью швабры. Так ничего и не нащупав, выбросил швабру туда же. Мне начинала нравиться эта дыра в прошлое. Без нее у нас с Линой было бы меньше пространства для маневра.
Вся работа по уничтожению королевства Нордхэгена завершилась в пять этапов с перерывами на еду и сон. Я потерял счет времени и чувствовал, будто ползу по темному тоннелю в надежде, что он куда-нибудь меня выведет. Нордхэген прибывал в искусственной коме и больше не доставлял никаких проблем. Но я знал, что у нас кончается время. Старик еще был жив, но его состояние ухудшалось. Цвет его кожи стал мертвеннобледным, дыхание ослабло. Было очевидно, что диета и снотворное, прописанные нами, не идут на пользу его и без того нездоровому организму.
Когда с погребом было покончено, у меня появились неожиданные сомнения. Раньше я думал, что с легкостью убью Нордхэгена, но теперь сомневался. Действительно ли необходима его смерть? Может, лучше привести его в чувство и объяснить ситуацию таким образом, чтобы он с ней смирился? Все зависит от Лины. Я – новенький, предатель, которого легко вышвырнуть вон. Но если Лина дорога Нордхэгену, сможет ли она его успокоить? Или ее предательство ранит его сильнее, чем мое, и он придет в ярость?
Мне не хотелось думать о Нордхэгене как о живом, активном враге. Без его королевства у него останемся только мы, и именно на нас он сосредоточит то, что осталось от его извращенного сознания. Не было причин на то, чтобы продлевать жизнь этого человека. Его надо убрать. Ему пора вернуть билет Создателю.
Мы подождали полтора дня, пока не наступила пятница, потом позволили сознанию Нордхэгена проясниться до полубессознательного. Его трясло, и на лице отразились муки адской головной боли. В полдень мы надели хирургические перчатки и начали поить его виски. Первоклассным односолодовым. Видимо, его желудок не был готов к таким потрясениям. Он постоянно кашлял и стонал, но мы продолжали вливать в него напиток. Он поскуливал между глотками. Когда он отказался открывать рот, я сходил на кухню за воронкой и вставил ее ему между зубов, пару раз отвесив пощечину. Потом наполнил воронку виски и зажал ему нос. Немного жидкости вытекло из уголков его губ, но основную порцию он проглотил. Такой метод оказался очень эффективным. Когда алкоголь завладел им, он перестал сопротивляться. Я убрал воронку, и он стал пить самостоятельно. От нас требовалось только наполнять его бокал и следить, чтобы он не тратил время зря. Надо было влить в него как можно больше алкоголя за короткий срок.
Одной бутылки было бы достаточно, но я откупорил вторую. Его сознание прояснялось на несколько секунд, а потом снова отключалось. На лице возникла глупая улыбка, которая осталась до самого конца. Он пил и с теплотой смотрел на меня и Лину, словно мы оказывали ему услугу. Возможно, так оно и было. Я не был уверен, сам ли я решил убить его, или Лина тайно подвела меня к этому, или сам Нордхэген хотел, чтобы я это сделал. В любом случае, все пришло к одному.
– Улыбайся… сладостная, сладостная тьма, – пробормотал Нордхэген.
Да, он осознавал, что происходит, и улыбался.
