Все складывалось хорошо, подойти незаметно к автомобилисту не составляло труда, после полуночи он поддомкратил свою технику, забрался под днище и появлялся на перекур или попить чаю. Однако, что он там делал, никак не проверить, а для побега нужна исправная машина. Оставалась надежда, что к утру он соберет все, что разобрал, потому что надо выезжать из цеха. Часы отняли сразу, как привезли сюда, поэтому важно было не потерять ощущение времени. На ночевку они впервые забрались в одну конуру, выждали, когда третий уснет, и осторожно выбрались на балкон. Для контроля молдаванин взялся считать, Космач наблюдал за цехом и слушал звуки у въезда, стараясь определить, что там происходит: ворота и караулку не было видно из-за готовых колец, составленных друг на друга.
Звякали ключи, шаркали ботинки по бетону, хлопала дверь и слышался неразборчивый говор и смех. Они еще жили, наверное, мечтали поспать, поесть, выпить, но судьба этих копов была предрешена. Первым под заточку шел «богатый», двум другим отпускалась смерть полегче, во сне… Космач не хотел об этом думать, напротив, вызывал в себе ненависть, стискивал зубы и кулаки, однако мысль, что он станет заложным. едва только молдаванин закончит считать, горела в сознании тусклой, пыльной лампочкой
Неизвестно, о чем в то время думал журналист, но его не слышный ранее счет скоро превратился в шепот, и было полное ощущение, что он молится. Может быть, ему было труднее, вряд ли он когда-нибудь напишет, как вырывался отсюда…
Копы в последний раз торопливо обошли цех и ушли в караулку. Потом перестали звенеть ключи, хлопнула дверца машины, взвизгнул стартер.
— Сколько там? Не пора? — спросил Космач.
Молдаванин считал.
Двигатель наконец завелся, хрустнула коробка скоростей, шины зашуршали по бетону вперед и тут же назад — все работало.
Космач достал заточку, спрятанную между кирпичей, сунул за голенище.
— Пора, вынимаем доску. — Он подтолкнул журналиста. — Давай под шумок, пока мотор гудит.
Тот отодвинулся чуть в сторону, продолжая шептать.
Не выключая двигателя, «богатый» открыл капот.
— Ну? Берем доску и спускаемся.
Журналист вроде бы наклонился, но, оказалось, чтоб сесть в угол, под стену. Космач приподнял его, встряхнул.
— Что с тобой? Ты меня слышишь?
Счет становился громче, лила в темноте не разглядеть, но руки безвольные и ледяные.
— Понимаешь, это наш единственный шанс. — Космач присел перед ним. — Ты ведь вольный, правда? Ты журналист, исследователь! И оставаться здесь тебе нельзя. Время пришло, не надо больше считать.
Он считал и ничего не слышал. Прошло еще минут пять прежде чем двигатель машины заглох, потом хлопнул капот. Судя по звукам, «богатый» собирал ключи…
— Ну, что же ты, брат? Заклинило?
Космач запихал журналиста в каморку, сел с ним рядом — проснулся сосед, привстал.
— Кто бормочет?.. Заглохни, спать не даешь!
— Он молится, — обронил Космач.
Матрешник вызвал Космача в то же утро вскоре после побудки, когда все невольники завтракали. Но прежде надзиратели завели его в караулку возле ворот, дали бритву, помазок и мыло, затем выложили из сумки новую, в сверкающих пакетах, одежду, ботинки в коробке и велели переодеваться. Когда он стал разуваться, вспомнил, что заточка по-прежнему за голенищем, однако незаметно переложить ее из сапога в карман не удалось, копы сразу скидывали спецовку в мешок.
Когда Космач переоделся, один из них вручил заграничный паспорт.
— Спрячь в карман.
Он расценил это по-своему: за ним явился покупатель, который и вывезет его из России.
В сопровождении двух копов он впервые вышел из пыльного цеха и, отвыкший от солнечного света, вначале ослеп и несколько минут протирал слезящиеся глаза. Его посадили в тесную «ниву» на заднее сиденье, рядом с надзирателем, второй сел впереди.
На водительском месте был сам хозяин.
Не слишком ли много чести рабу? Только эскорта недостает…
— Ну что, турист, готов на мир посмотреть? — благодушно спросил Матрешник.
— Только за твой счет, — пробурчал Космач.
— Разумеется, драгоценный ты мой. Хозяин платит за все!
— Чего стоим, поехали.
— А что, так не терпится в джунгли?
— Думаю, там лучше, чем в твоем кольце.
Матрешник ухмыльнулся и сделал знак копам. Те послушно вылезли из кабины и отошли назад. Мысль заработала в одном направлении — бежать, пока надзирателей нет рядом: дать хозяину по башке, вытолкнуть на улицу и перебраться за руль…
Но эту неподъемную тушу вряд ли скоро выкорчуешь из машины, успеют подскочить, да и ключа нет в замке зажигания…
— Первый случай в моей практике, чтоб в течение одной недели за голову предлагали два выкупа, — признался Матрешник. — Причем сумма увеличивается. Как ты считаешь, подождать третьего клиента или уж остановиться?
— Остановиться, — сказал Космач.
— Почему? Ставки растут…
— Жадность фраера сгубила.
— Это тоже правильно, — засмеялся Матрешник. — А скажи ты мне, что такое есть за тобой, отчего клиенты в очередь идут? Может, устроить маленький закрытый аукцион?
— Продешевить боишься?
— Как же! Все жаба давит. Может, птицу счастья в руках держу, а за гроши отдам?
— Не знаю, какой дурак решил меня выкупить.
— Он не дурак. Скорее придумывает какую-то авантюру. Или точно знает: за тебя можно взять больше. Ты не прибедняйся, уже дают хорошие деньги. Если назвать сумму, упадешь. — Он обернулся всей тушей, насколько мог. — Не буду скрывать, какой-то странный интерес проявил Богомаз. Даже лохом прикинулся… Но я-то его знаю.
— Кто это?
— А кто тебя продал!
— Не может быть, — насторожился Космач. — Его фамилия Палеологов?
— Да, вроде так. На Арбате он был Богомаз, иконами торговал… Ты скажи, с чего он так заволновался?
— Может, человека совесть замучила?
— Он тоже мне тут про совесть пел, говорит, подлость совершил, покаяться хочу, мол, женщина какая-то между вами встала… Но это все фуфло, гонит. А я серьезно спрашиваю. Тебе-то что скрывать? Вы враги.
— Если так заговорил, значит, серьезно. Вдруг и правда покаяться захотелось?
— Если захотелось, пошел бы в церковь, бабки отстегнул и покаялся. Ты же не поп? — Матрешник поворочался и тяжело вздохнул. — Вообще-то у Богомаза всегда крыша немного набекрень была… Где он тебя выкопал?
