9 ноября рада избрала меня своим председателем, дав мне такое большинство, каким не проходил ни один из моих предшественников. (Из общей массы черных, помнится, было всего что-то около 90 шаров.)
На следующий день, 10 ноября войсковой атаман А. П. Филомонов принес в раду и положил на стол президиума атаманскую булаву.
Слагая полномочия, он произнес:
– Родные кубанцы, славные горцы и иногородние. Свою атаманскую булаву, которую я нес с любовью и благословением, которой хотел оградить вас от многих бед и которую мои слабые руки не могли, быть может, крепко держать, – эту булаву я кладу к вашим ногам и прошу передать ее тому, кто сможет крепче держать ее в молодых руках.
Нужно было избрать атамана, чтобы восстановить другое звено высшей власти в Крае.
* * *
По привычному мышлению казаков, а также потому что существовало состояние войны, общее сознание складывалось в пользу избрания на пост атамана лица военного.
Обычно выборы атамана в Краевой раде – дело весьма затяжное и обильное всякого рода недоразумениями. Здесь обошлось все более гладко. Все сознавали необходимость скорейшего выбора. Делегаты от всех радянских групп предложили более вероятного кандидата из наметившихся имен, генерала Н. М. Успенского, и попросили его высказаться по поводу злободневных вопросов. Взгляды его оказались приемлемыми для всех, а слову его верили. Наутро решено было подвергнуть его кандидатуру баллотировке в раде.
Генерал Покровский, о котором говорили, что он «спит и видит» атаманскую булаву в своих руках, попробовал было предпринять некоторые шаги в свою пользу, прислал записку в президиум, чтобы разрешили ему выступить в раде, – но эта попытка была прекращена в корне.
При баллотировке Н. М. Успенский получил 358 избирательных из 404 голосовавших членов рады.
Появившись в раде после принесения присяги и получения булавы, новый атаман с трибуны заявил:
– Я как гражданин и кубанский казак глубоко оскорблен и потрясен событиями последних дней. Я сделаю так, чтобы никакие посторонние силы не мешали нам строить нашу жизнь так, как нам угодно.
Краевая рада по предложению представителя Ейского отдела полковника Приходько избрала нового атамана своим почетным председателем, – случай дотоле небывалый в раде.
С избранием Н. М. Успенского атаманом Кубань, как будто, вновь начала приобретать твердую почву под ногами.
Генерал Покровский на следующий же день выбыл из Екатеринодара. Деятельность всех «таинственных» организаций стала преследоваться и скоро совсем замерла.
Непосредственно пострадавшие от «механического воздействия» на Кубань – арестованные члены рады немало занимали внимание нового атамана.
Главное командование настояло на высылке арестованных в Новороссийск для дальнейшего следования за границу. Успенский добивался от Главного командования, по крайней мере, достаточного обеспечения высылаемых за границу средствами. Генерал Деникин резко оборвал переписку.
Высылка за границу как мера наказания (или политического обезврежения) не встречала, по-видимому, особых возражений и в среде самих арестованных членов рады.
Еще когда не было известно, на какой мере будет настаивать Главное командование (взамен предания военно-полевому суду), мне писал К. А. Бескровный и впервые высказывал мысль о заграничной высылке. Бескровный при этом подсказывал мысль, чтобы Кубанское правительство использовало бы их невольное путешествие в краевых интересах. Как обстоятельный корреспондент, К. А. Бескровный тут же подавал совет, каким образом могли бы быть использованы их силы. Себя и члена рады Балабаса он предлагал в качестве негоциантов с задачей обеспечения Кубани манильским шпагатом, С. Ф. Манжулу как агронома, который мог бы изучить на месте в Болгарии культуру розового масла и затем насадить эту культуру на Кубани, Макаренко и Омельченко могли бы поучиться кое-чему в Чехословакии и т. д.
Должен сказать, что не один только Бескровный из всей группы был моим корреспондентом в это время, писали и другие. П. Л. Макаренко писал официальное письмо по поручению всей группы и просил посодействовать тому, чтобы Кубанское правительство обеспечило высылаемых средствами. Другие письма были частного характера.
Много волновались семьи высылаемых. Ходили всяческие слухи, между прочим о том, что высылаемым в Новороссийск несдобровать.
19 ноября, добыв особый вагон и пригласив всех, кто пожелал из семейных, вместе со всеми женами и детьми, я отправился в Новороссийск на свидание с арестованными. Всех, конечно, нашли в полной безопасности, в особом вагоне-теплушке они ожидали погрузки на пароход. Мне удалось также снабдить высылаемых иностранной крепкой валютой, необходимой для первого времени суммой. Расставание вышло теплым и сердечным.
Перед этим генерал Врангель просил о свидании, и таковое ему было назначено, помнится, часов в 6 вечера. Дело было на первый или на второй день Рождества. Мы были вдвоем с Сушковым: он – председатель правительства и заместитель атамана, а я – председатель рады.
Генерал Врангель прибыл совместно с генералом Шатиловым: оба в черкесках при главных орденах.
Предупрежденный генералом Науменко, генерал Врангель не допустил, чтобы мы ему сказали горькую истину, и предупредил нас своим заявлением, что он решил отказаться от поручения главнокомандующего и срочно выезжает в Новороссийск.
После нескольких фраз об общем политическом и военном положении Врангель и Шатилов, откланявшись, ушли и, кажется, в тот же вечер выехали из Екатеринодара.
Через короткий срок времени после этого они вновь явились на Кубань, когда генерал Врангель был уже назначен главнокомандующим. Генерал Шатилов по-прежнему оставался при нем начальником штаба.
* * *
В это время со страниц органов печати, претендовавших на руководство добровольческим мнением, не сходили такие имена, как князь Евг. Трубецкой, Н. Н. Чебышев, В. Плетнев, П. Б. Струве, – имена, от которых можно было бы ждать больше сдержанности и вдумчивости. Но ничуть не бывало… В особенности «распоясывался» В. Плетнев (в газете «Жизнь»). Его обращение к казакам черноморцам было совершенно недопустимым… – «Наследники Мазепы»… «Квартирьеры Троцкого»… «Братья Азефа» и т. д. Князь Трубецкой в газете «Великая Россия» (10-XI-1919) делал свои выводы из печальных кубанских событий: «Власть должна управлять, а не уговаривать»… «данный тотчас ошемляюший удар, сбивающий с ног, – вызывает покорность»… «Это есть то, что произошло в Екатеринодаре»… «Рада ответила дерзостью, а затем… когда один из изменников был повешен, они (кубанские казаки) покорно перешли к деловой работе»…
И дальше. «Теперь события на Кубани положили между диктатурой и левыми еще новую окончательную грань… И слава Богу… Кубанские события раз навсегда вырыли пропасть между левыми и Добровольческой армией… В этом положительная сторона этих событий, они создали грань, через которую анархия к нам не переползет. Отныне мы будем строить Великую Россию без левых… Только так и можно ее выстроить».
