Подсчитав в очередной раз потери, владелец Монсегюра старый граф Раймонд де Перелья и начальник гарнизона барон Роже Мирепуа обнаружили, что защитников крепости, способных сражаться, осталось совсем немного. Ещё несколько дней ожесточенных боёв — и защищать Монсегюр станет просто некому. Во избежание бессмысленного кровопролития Перелья и Мирепуа решили капитулировать.
Архиепископ нарбоннский Пётр Амелий выдвинул условия сдачи крепости — Монсегюр следовало передать в руки французской короны и Римской церкви, а также выдать всех катаров на суд инквизиции. Рыцарям, защитникам замка, великодушно было даровано прощение, в том числе и за убийство инквизиторов в Авиньоне, но при условии их покаяния. Вопрос с еретиками оказался намного сложнее.
Они принадлежали к разным сословиям, и поэтому дело каждого из осуждённых надлежало рассматривать в индивидуальном порядке. У победителей уже был готов поимённый список вероотступников. Тем катарам, кто добровольно отречётся от ложной веры, было гарантировано смягчение наказания.
Пётр Амелий дал побеждённым срок на раздумья — две недели. После этого все должны были покинуть крепость.
Никто из катаров не помышлял о бегстве, тем более не собирался отрекаться от веры. Многие рыцари, защищавшие замок, перед капитуляцией пожелали вступить в общину «совершенных», хотя прекрасно понимали, какая участь их ждёт.
Катары предпочли смерть на костре. «Сгорим, но не отречёмся» — таков был их ответ крестоносцам.
16 марта 1244 года женщины и мужчины в чёрных одеяниях вышли из ворот Монсегюра. Всего их было 215 человек — «совершенные», простые верующие и так называемые «принявшие утешение в последний час». Впереди с гордо поднятой головой шёл Бертран Мартен. За ним — жена владельца замка Корба де Перелья и её дочь Эсклармонда. Её несли на руках: она не могла ходить. Следом шли рыцари, знатные вельможи, простые крестьяне — словом, все те, кто принадлежал к Церкви Любви (так катары называли свою общину).
У подножия скалы возле юго-западного склона уже приготовились к казни. Небольшое поле обнесли кольями, внутрь накидали дров и хворост.
Взявшись за руки и распевая гимны, катары вошли за ограждение. Помощники инквизиторов подожгли хворост смоляными факелами. Первый взошёл на костёр Бертран Мартен. За ним — все остальные. Никто не издал ни единого крика.
Это великое безумие потрясло всех наблюдавших казнь. Но для чистых сердцем катаров смерть не была страшна, она явилась избавлением, желанным переходом из низшего мира, полного страстей и жестокости, в мир блаженства и чистой любви.
С этого дня место гибели катаров зовётся «Полем Погибших в Пламени». Прошли века, но люди не забыли о том страшном дне. Сегодня на месте, где был разложен костёр, высится каменная стела с надписью: «Катарам — мученикам — за чистую христианскую любовь».
Захватив Монсегюр, французы с облегчением вздохнули. В этой маленькой, но жестокой войне они вышли победителями и смогли не только угодить католической Церкви, разорив гнездо ереси, но и расчистить себе путь к полному покорению Лангедока. Церковь, со своей стороны, также оказывала французам великую услугу — привлекала к суду инквизиции знатных сеньоров Лангедока, тем самым обезвреживая опасных противников, всё ещё пытавшихся сопротивляться завоевателям.
Разумеется, сам замок перешёл в руки французов. Гюи, новый маршал Мирепуа, вступил в обладание Монсегюром от имени французского короля.
Оставшихся в живых защитников крепости доставили в Каркассон и заточили в подземелье. Лишь несколько десятилетий спустя последние из выживших были освобождены из плена францисканским монахом Бернардом Делисьё.
Пьеру Роже Мирепуа и двум рыцарям из его ближайшего окружения (история умалчивает их имена) удалось бежать. Барон направился в крепость Монгайяр.[131]Сдаться французам он не пожелал, и до последнего своего дня так и не признал их владычества в Лангедоке. Он боролся с французами, тайно возглавив опальное романское рыцарство, а последние его соратники даже после кончины предводителя продолжали его дело. Последним их убежищем стали пещеры Орнольяка, где они все и погибли, сражаясь с завоевателями.
Владелец Монсегюра Раймонд Перелья не смог ускользнуть от крестоносцев, он был пойман и предстал перед судом инквизиции, которую представляли итальянские доминиканцы Феррариус и Дуранти. Бедный старик, трясясь от страха, оговаривал и мёртвых, и живых, надеясь спасти себя от смерти. Даже память о его жене и дочери, погибших в огне, не придала ему должной уверенности и гордости. Он раскаивался в ереси, молил о снисхождении, одновременно называя имена представителей благородных семейств, таких как Раваты, Мирепуа, Конгосты, Моссабраки и указывая на их причастность к еретикам. Всего он назвал около пятидесяти имён. Перелья подробно описал проповеди Бертрана Мартена, на которых присутствовали эти благородные сеньоры, внимая каждому слову еретика и получая от него утешение. Однако эти откровенные признания не спасли Раймонда Перелья от наказания. Ему назначили пожизненное заточение.
Предстал перед итальянскими доминиканцами и брат Пьера Роже Мирепуа — Арно Роже Мирепуа. Он также являлся защитником Монсегюра и был захвачен крестоносцами в качестве заложника 1 марта 1244 года во время переговоров о капитуляции крепости.
До наших дней дошли протоколы инквизиции того времени. В них собраны свидетельства людей, привлечённых к трибуналу по делу о еретиках-катарах. Эти бумаги — образец тщательности инквизиционного производства, где отображены даже самые незначительные детали и мелочи.
Показания Арно Роже Мирепуа полны подробностей. В них говорится о публичных собраниях в замке его брата, на которых он сам присутствовал и получал благословения от Бертрана Мартена, а также об убийстве одиннадцати инквизиторов в Авиньоне.
Ещё один важный свидетель, чьи показания заслуживают особого внимания, проходил по делу еретиков. Это Эмбер де Салас, защитник Монсегюра, состоявший на службе у барона Мирепуа. Как непосредственный участник Авиньонских событий, он в мельчайших деталях рассказал о подготовке операции и о самом убийстве инквизиторов, подтвердив показания Арно Роже Мирепуа.
Эмбер де Салас поведал немало интересного и о последних событиях в Монсегюре. Однажды в декабре месяце некий человек, проскользнув через посты крестоносцев и преодолев горные перевалы, явился в Монсегюр. Звали этого человека Эскот де Белькэр. И пришёл он не один. Вместе с ним был некто Тараскон д'Але (так он представился). По словам Эскота, своего попутчика он выкупил из неволи по дороге. Эскот де Белькэр передал письмо Раймонду Перелье от своего господина д'Аниора и сказал, что на вершине горы Бидорта, напротив Монсегюра, разведут большой костёр, если у графа Тулузского хорошо пойдут дела. На требование инквизиторов уточнить, о каких делах идёт речь, Эмбер де Салас ответил, что ему об этом ничего не известно. Из рассказа Саласа следует, что на следующий день Эскот де Белькэр уехал. А вот что стало с его таинственным попутчиком д'Але допрашиваемый ничего не мог сказать. Однако сообщил, что на следующую ночь осаждённые увидели костёр на вершине Бидорты.
