Грациллоний с семейством переселился на зиму в Аквилоне и собирался жить там до равноденствия. В этом доме был гипокауст, не то что в Конфлюэнте, где отапливались открытым огнем. Они боялись заморозить там маленького Марка. Ровинда и Саломон очень обрадовались и отвели им спальню. Ребенок спал в другой комнате вместе с няней.
Как-то вечером, дней через десять после солнцестояния, отец, как обычно, возился с сыном, пока Верания не сказала (тоже как обычно), что пора бы и прекратить играть в лошадки и что некоему молодому человеку следует отдохнуть. Грациллоний послушно уложил ребенка и пел ему колыбельные песни. Это вошло у него в привычку. На этот раз исполнил три или четыре куплета из походной песни легионеров: надо же ребенка приучать к музыке.
В атрий он вернулся со смехом.
— Этот мальчик станет великим кавалеристом! — сказал он. — Вы заметили, как он сидит? Словно вырос из моей спины. Каждый раз мне кажется, что он возьмется за мои уши, как за поводья.
Верания улыбнулась ему из кресла, где она сидела за вышиванием. Рядом с ней, на столике, стоял канделябр на пять свечей. Тонкие свечи, стоящие повсюду, делали комнату светлой. Мягкие тени ложились на фрески. Они могли позволить себе восковые свечи: на их землях водилось много пчел. Свет ласкал ее словно Юпитер Данаю, ложился золотом на волосы, щеки и небольшую припухлость живота, извещавшую мир о том, что она снова ждет ребенка. В комнате было тепло, но, так как ей это нравилось, он зажигал еще и медник и клал туда сосновые шишки. Запах этот напоминал об ушедшем лете.
Кроме них, в комнате сидела Ровинда, с прялкой и веретеном. Апулей говаривал, что ручной труд приличествует патрициям, и приводил в пример Улисса, Цинцинната, не говоря уже о Спасителе, хотя сам в этом отношении был довольно неуклюж. Саломон пировал с друзьями. Нельзя же в его возрасте постоянно быть серьезным, однако юноша не злоупотреблял весельем. Слуг на этот вечер отпустили домой.
Лицо пожилой женщины выразило беспокойство. Она часто предавалась невеселым мыслям.
— Должен ли он стать солдатом? — тихо спросила она.
— Да он, может, станет торговцем или землевладельцем, — успокоила мать Верания.
Грациллонию не сиделось. Он стоял в нескольких шагах от них, чтобы им, глядя на него, не приходилось задирать голову. Сложив на груди руки, ответил: — Боюсь, в любом случае его надо будет научить пользоваться оружием.
— Ну а если он станет священником, то не надо, — заметила Ровинда. Голос ее был грустным. С тех пор как умер муж, она стала чрезвычайно набожной, словно хотела восполнить недостаточность своего религиозного образования и получить надежду на встречу с ним в Раю.
Ее высказывание уничтожило веселое настроение Грациллония, к тому моменту уже подорванное. В такой профессии нет, разумеется, ничего плохого… вот и Корентин человек хороший, и Мартин был, в своем роде, человеком замечательным. Были бы способности… можно и епископом стать, и даже папой, оставить след в истории, и все же его сын-первенец…
Верания заметила недовольство мужа и сказала, обратившись к матери:
— Нет, думаю, это не для Марка. Ведь он такой живчик. Может, следующий ребенок пойдет по этому пути.
— Хорошо бы, — сказала Ровинда.
— М-м… но, может, это будет девочка.
— Тоже хорошо, — подхватил Грациллоний. Он хотел сильных сыновей, но и парочка новых Вераний осветила бы ему жизнь. Жена бросила ему ласковый взгляд, и он ей ответил тем же.
Веретено Ровинды перестало кружиться. Она уставилась в темное окно.
— Прости меня, Господи, — пробормотала она. — Женщины такие слабые.
— Я бы так не сказала, — возразила Верания. — Каждый раз, когда рожаем, мы идем на бой.
Перед мысленным взором Грациллония встали его королевы и их дочери… Юлия, Нимета. Что пришлось пережить Нимете в ту страшную ночь?
— Нам не по силам держать оружие, и мы не можем стать священниками, — спорила Ровинда.
Грациллоний откашлялся:
— Наша дочка сможет выйти замуж за человека, который ее защитит.
Верания улыбнулась:
— Вот я, например, вышла.
Грациллоний смягчился:
— Во всяком случае, я пытаюсь.
Быстрая вспышка темперамента, который Верания обычно сдерживала, вышла наружу:
— Мы сохраним то, что принадлежит нам!
— Господь до сих пор был добр к нам, — сказала Ровинда, — но, с другой стороны, нам и есть что терять. Не надо гордиться. Все наши упования — на Небеса.
Грациллоний не мог этого так оставить.
— Вот поэтому здесь, на земле, нам необходима кавалерия.
Ровинда покачала седеющей головой:
— Лучше было бы нам ее и вовсе не иметь. В какие все-таки ужасные времена мы живем.
Верания стала серьезной.
— Час между собакой и волком, — тихо сказала она.
— Что? — спросил Грациллоний. И тут же припомнил, что это галльское высказывание означало «сумерки». — Да, верно. Варвары — это волки, двуногие волки. Так что, если можно так выразиться, нам нужны сторожевые собаки. Да и гончие для охоты.
— Не так все просто, дорогой, — сказала Верания. Она унаследовала от отца серьезность и любовь к спорам.
— Отчего же? — развел он руками. — Послушай, я не хочу портить вечер. Ни с того ни с сего мы стали слишком серьезны. Я видел то, что делают варвары, и думаю, единственное, что с ними нужно сделать, — это уничтожать их, гнаться за ними, пока последние несколько человек не скроются в лесу, их породившем. Стилихон надеялся их приручить. Молю Бога, чтобы он прозрел!
— Они ведь тоже люди, — возразила Верания. Не в первый раз приходило ему в голову, что если бы у него была жена, ни в чем ему не возражающая, он бы заскучал. — Они смотрят на своих королей как на героев. И король этот отвечает за свой народ, заботится о его благополучии.
— Ха! Он думает лишь о своей славе и о добыче.
И тут Верания поставила его в тупик.
— А цивилизованные правители думают по-другому? Разве мы сами не произошли от диких кельтов? А ахейцы Гомера? Что думали о них троянцы?
— Ты хочешь сказать, что и мы такие же?
— Все мы грешники, — вмешалась Ровинда.
— Нет, разница есть, и большая, — сказала Верания. — Но дело не в крови. Как бы это выразить? Я пыталась, когда четыре года назад ты ушел сражаться со скоттами, и в конце концов придумала стихотворение.
— Давай послушаем, — заинтересовался Грациллоний.
Верания смутилась и опустила ресницы.
— Да так, ничего особенного. Всего несколько строк. Знаешь, я просто пыталась понять, почему ты пошел туда, ты, кого я люблю. Зачем ты рискуешь своей жизнью.
