Когда борта трещали и лопалась корма.
Я не ходил в героях, которым черт не брат,
Но трусом тоже не был — спросите у ребят.
Везли домой однажды мы восемь тонн трески,
А ночь, слепая стерва, задула маяки.
Я отстоял полвахты, на море — ни огня.
И вдруг могильной стужей дохнуло на меня.
Того, что я увидел, не позабыть вовек.
На палубу шагнули двенадцать человек.
Ни шороха, ни слова в ночи не раздалось,
Когда они явились, промокшие насквозь.
Не видела команда, не видел капитан,
Как наше судно гости направили в туман.
В обход морских ловушек они нас провели,
И вот перед рассветом маяк сверкнул вдали.
Как только стала таять над морем чернота,
Вся дюжина шагнула обратно за борта.
Кабы не эти парни, восставшие со дна,
Была бы нам могилой морская глубина.
Когда-то их корабль на рифы налетел,
И вынесло на отмель двенадцать мертвых тел.
Я в призраков не верил. Я верил парусам.
Я в призраков не верил, пока не встретил сам.
Несбитт окаменел. Человечек встал и заковылял к столу. Старуха бесшумно поднялась со своего места и поплыла к полке над дровяной плитой, где стоял второй подсвечник. Наклонилась над золотистым пламенем, морщины пропали, женщина показалась вдруг Несбитту совсем молодой. Она задула свечу, лицо сразу окутала тьма.
Женщина снова села. Все взялись за руки и стали выжидающе смотреть на последний огонек в центре круглого стола.
— Ист-тории р-раск-казываем, — заикаясь, произнес яйцеголовый. Он гордо улыбнулся, обнажив гнилые зубы. Крепкая молодая женщина с копной медных волос, рассыпавшихся по плечам, и плутоватым взглядом прижала его голову к своей груди и нежно погладила макушку.
— Т-с-с, — сказала она. — Вот и конец истории. Видишь, нас уже матрос первой статьи Несбитт нашел.
Несбитта затрясло. Он не решился спросить, откуда женщина знает, как его зовут.
Люди за столом смотрели на пламя, словно просили о чем-то. Они одновременно подули на свечу, огонек разделился на пять желтых искорок и погас.
Несбитт успел заметить, как человечек снова уселся в углу, пристально глядя из-под набрякших век. Матроса окутала непроглядная тьма. Сердце его заколотилось, он ждал, что в него сейчас вцепятся чьи-нибудь когти. Несбитт тихонько отступил назад, споткнулся и опрометью бросился вон. Он пронесся через двор и прыгнул в машину.
— Уезжают? — спросил О'Тул. — За тобой что, привидения гнались? Ты чего такой зеленый?
— Там пусто. — Несбитт покачал головой. — Поехали.
— А дверь входную за собой не хочешь закрыть? — пробасил с заднего сиденья Крокер.
— Поехали. Поехали!
По нижней дороге в сторону потроширского шоссе тянулись легковушки и пикапы. Они, судя по всему, направлялись к основной трассе на Сент-Джонс. Матросы огляделись. Больше свет нигде не горел.
Убедившись, что задание выполнено, они вернулись за командором Френчем, но на берегу уже не было ни души. Генераторы, прожекторы и ЕФ-7 одиноко чернели на покинутом пляже. Из-за туч над утесом показалась огромная луна, она осветила армейское оборудование и яркие тушки выброшенных на песок рыб. Отчаянно били плавники, с неба камнем падали птицы, громко хлопая мокрыми крыльями, и взмывали ввысь с добычей в острых клювах.
Несбитт снова включил рацию.
— Долина Уимерли эвакуирована, сэр.
— Несбитт, мы ушли с пляжа и направляемся к автобусу Томми Квилти. Прием.
— Вас понял, сэр.
— Мы займемся эвакуацией тех, кто живет дальше к западу.
— Понял, сэр. Так точно, сэр.
— Поезжайте на запад и гоните что есть духу. Как поняли?
— Есть, сэр.
Томми раньше работал водителем школьного автобуса, но его отстранили, потому что он очень любил детей и все время их обнимал. Просто ничего не мог с собой поделать. Томми смотрел на маленькие курточки и кепочки, на невинные глазенки, на то, как неуклюже малыши карабкаются по ступенькам автобуса, и ему страшно хотелось их расцеловать. Ведь они такие милые, от них исходит такой ровный желтый свет. И Томми стискивал ребятню в объятиях. Он точно знал, что в мире нет ничего прекраснее этих детишек. Они придавали ему сил. Но однажды совет школы постановил, что Томми должен уволиться. От родителей поступали жалобы, все боялись Томми и полагали его ненормальным. Председательница совета позвонила Томми и сказала, что раньше такое поведение считалось вполне естественным, а теперь мир изменился. Нельзя трогать человека, пока он об этом не попросит.
— Даже дружески? Даже если вы друг другу рады? Все равно нельзя? — спросил тогда Томми.
— Нельзя.
Ответ поразил его своей жестокостью.
С тех пор прошло пять лет. Целый год автобус ржавел во дворе, пока местный священник не поручил Томми развозить прихожан из клуба по домам после игры в лото или в карты. В остальное время автобус стоял на приколе. Томми каждый день следил, чтобы в нем не поселились мыши и белки.
Странно было сидеть за рулем ночью в мокрой одежде. Холодная тяжелая ткань противно липла к телу. Еще чуднее было то, что в затылок дышал молчаливый морской пехотинец. Вечером Томми обычно отвозил земляков в клуб. А теперь автобус понадобился для спасения людей от опасности, которой Томми не понимал, но чувствовал печенкой. Рядом с военным на сиденье лежал мокрый блокнот. Краски потекли, рисунки совсем стерлись, на слипшихся страницах остались только цветные разводы.
Томми несколько раз повернул ключ зажигания. Слава богу, завелся!
— Поехали, — крикнул командор.
Томми взглянул в зеркало заднего вида, взялся за мелко дрожащий рычаг передач и подумал о мисс Лэрейси. Старушка наотрез отказалась ехать в Порт-де-Гибль. Ее дом здесь, и пусть ее не уговаривают. Френч сказал, что времени на препирательства нет, и тогда Райна решила остаться с мисс Лэрейси, чтобы составить ей компанию, пока командор не прилетит за ними на вертолете.
По щекам Томми катились слезы. Он ужасно боялся за своих друзей. Одежда постепенно подсыхала и стягивала кожу. Вот бы переодеться в сухое! Томми чуть не зацепил свой фургончик, но все же сумел вывернуть на дорогу. Он включил вторую передачу. Машина попала колесом в колдобину, пассажиров подбросило, мотор взревел.
— Я вышлю за ними вертолет, — громко сказал Френч, будто почувствовав настроение Томми. — Нам надо проверить, что здесь никого больше не осталось. Это очень важно.
Томми вытер глаза кулаком. Он знал, что дома вдоль дороги уже опустели, но не стал говорить об этом командору: не хотел соваться в чужие дела. Томми подумал, что если бы он поговорил со всеми больными в Порт-де-Гибле, они бы поправились, и ничего бы этого не случилось. Все-все — и морские чудовища, и возвращение мертвецов, — все это из-за людей, которые не могли дышать. Томми рисовал их и понял, что они потеряли часть себя. Эта часть оторвалась от них и цветными каплями утекла в воду, туда, откуда вышло все живое. А теперь эта часть должна вернуться, и тогда больные поправятся.
