Мисс, с вами всё в порядке? — с волнением интересуется одна из проходящих мимо горничных. А подняв глаза, я понимаю, что это вовсе не горничная, а медсестра, которую приставляли за уходом за Гаем. — Всё в порядке?
— В полном, — грубо отвечаю я, а потом ругаю себя за это, понимая, что никто не виноват в том, что происходит со мной, кроме меня самой.
— Хотите, можете мне всё рассказать за чашкой кофе или успокаивающего чая? — предлагает она. — Я приехала проверить состояние Гая в последний раз. После этого можем немного поболтать.
Почему-то я не отказываюсь от её предложения. Виной тому либо моя растерянность, что пытаться отнекиваться у меня нет сил, либо разговор по душам и впрямь может что-то изменить.
Мы входим в дом. Я ожидаю её на кухне, попросив горничную по имени Бритт налить две чашки чёрного чая с бергамотом. Она кладёт их на разделочный столик, я сажусь на длинный стульчик, напоминающий стул перед барной стойкой.
Женщина возвращается уже спустя несколько минут. Я суетливо пытаюсь припомнить, как её зовут, но в голове сейчас столько мыслей и боли, что мне ничего не удаётся. Я лишь опускаю лицо и пытаюсь не зареветь снова.
— Расскажите, я выслушаю. — Она кладёт нежную ладонь мне на плечо, в успокаивающем жесте поглаживая его. — Что случилось между вами и Гаем? Он был сам не свой, когда я зашла к нему.
— Он сделал так, что мои родители посчитали меня мёртвой, — отвечаю я, поражаясь тому, как холодно прозвучал мой голос. — Сделал так, чтобы я осталась в их памяти лишь когда-то существовавшим человеком.
Женщина тяжело вздыхает, но лицо явно не искажается в крайнем удивлении. Будто она вполне ожидала подобных действий со стороны Гая, и это не кажется ей чем-то чрезвычайно ужасным.
— Он сделал это ради вас, — говорит она.
— Он сделал это ради себя, — возражаю я, повышая тон. — Он ничем не лучше своего отца. Считает, что я ему принадлежу, что я его вещь и собственность. Будто мне необязательно знать, что он делает за моей спиной, втягивая в это и моих родителей.
— Люди совершают много необдуманных и порой безрассудных поступков, когда они влюблены. А Гай всегда был из тех, кто ради любимых разломает пополам всю землю, наплевав на последствия. Отец воспитывал его кнутом, полностью отказываясь от пряника в любом виде. Гай никогда не получал от него слов одобрения, даже если он и делал то, чего Вистан горячо желал. Никакие удачи сына не впечатляли его. Ему хотелось больше и больше. Так что Гай рос без отцовской любви, он не знает, что значит любящий отец и никогда уже впредь не узнает... Но он очень любил мать. Искренне и всем сердцем. Гай не плохой человек. Плохие люди не могут так любить, как он любит сейчас вас.
Я не позволяю ей вызвать в сердце хоть каплю солидарности. Потому что я хорошо помню свою жизнь до встречи с ним. Беззаботную, лишённую проблем, счастливую, хоть на тот момент я этого и не понимала. Появившись, Гай сжёг все дороги, а сейчас разрушил последнюю ещё не затоптанную дорожку, ведущую к моей прошлой жизни, к моим родителям.
Это не может быть прощено.
Я живо представляю горюющих папу с мамой. Я представляю, каким ударом для них была моя смерть. Ведь они всю жизнь опекали меня, я всегда была для них маленькой девочкой, немощным ребёнком, за которым нужен глаз да глаз. Потеряв меня, они потеряли в каком-то роде смысл. Не знаю, как именно Гай всё это преподнёс, но сомневаюсь, что он говорил с ними лично. Скорее, трусливо подстроил всё со стороны, втянув других своих людей, что позволяла ему его власть.
— Не стоит пытаться вызвать во мне жалость к нему, — зло бросаю я. — Я не поддамся больше на эти уловки. Любую его оплошность оправдывать плохим детством больше не получится.
— Что же вы собираетесь делать, милая моя девочка? — Женщина нежно улыбается, будто глядя на свою дурёху-дочь, которая сейчас находится в таком возрасте, что донести ей простые истины не считается возможным. — Неужели после такого поступка Гай полностью лишил вас способности его любить?
Я встаю, решая не пить свой чай и найти для себя время на полезное, подхожу к двери.
— Знаете, даже если я и чувствую к нему хоть каплю любви после того, что он сделал, мои действия теперь будут нацелены на то, чтобы оставлять себя в здравом рассудке, а не заботиться о нём.
А потом я выхожу из кухни.
* * *
Я всё время размышляю над словами Зайда.
«Тебе нужно не дерзить этой семейке, а дружить с ними».
Может быть, это и умно? Может быть, стоило начать с этого ещё раньше? Не забываю я и о девушках в фургоне, поэтому спускаюсь обратно под тяжёлые боли в самом сердце, которые принесло за собой признание Гая. Сосредоточиться на том, что нужно сделать, сложно, когда в голову всё лезут и лезут мысли о горюющих родителях.
Они уехали из Сиэтла после того, что узнали. Они были настолько сломлены, что покинули родной город, чтобы избавиться от гложущих воспоминаний.
Гай прав. У меня есть только один выход. Только одна дорога, которую мне нужно выбрать. И я всё в голове кручу все варианты и всевозможные исходы, которые повлекут за собой разные по своей степени тяжести проблемы.
Итак, я думаю:
1) Я могу спланировать побег и сбежать от Харкнессов обратно к семье. Могу попросить Нейта, думаю, он, исходя из своего мягкого характера, согласился бы, если бы я попробовала уговорить на достаточно хорошем и убедительном уровне. Конечно, он не захотел бы, чтобы я покинула Гая, так что пока единственная проблема заключается именно в этом. Я бы попросила Зайда выяснить, где моя семья сейчас, а он бы помог. А если бы я всё же смогла уговорить Нейта, не составило бы никакого труда используя золотую карту и изображая себя грозной леди, выехать из Сиэтла «по делам» моей новой «семьи» и найти родителей. Рассказать им всё о том, что произошло. Папа приложил бы достаточно усилий, чтобы обезопасить меня. У нас много денег, у нас хорошая охрана. К тому же, даже с учётом моего побега вряд ли Гай опустил бы руки и дал отцу всё-таки меня убить. Я
