— Какое проклятье? — не очень правдоподобно переспросила Ламия. — Нет никакого проклятья. Ты сам говорил!
Сбитый с толку Никандр замолчал, попробовал поймать её мечущийся по комнате взгляд и прищурился.
— Теперь будешь уверять, что его не существует? Чтобы я «не верил» или «не боялся»? — медленно, рассуждая, проговорил он, оперируя терминами из её записей.
— О чём ты? — проворчала Ламия, поспешно вставая с постели. — Сегодня прекрасная погода. Может, нам съездить на озеро? — поинтересовалась она, выглядывая в окно.
— Неудачная попытка сменить тему, — не одобрил Никандр. — Я уже прочитал, даже несколько раз и понял, о чём ты думаешь.
— Что надо Ратора проверить?
— Ламия, стой! — окликнул он её, когда она стремительно приблизилась к двери и взялась за ручку.
Королева разочарованно прикрыла глаза, опустила плечи, а затем нехотя обернулась.
— Что?
— Ты думаешь проклятье действует на того, кто его боится?
Ламия вопросительно подняла брови.
— Никандр, какое проклятье? Никакого проклятья не существует — ты сам об этом говорил.
— А то, что я спотыкаюсь на каждом шагу, простываю каждый месяц и давлюсь собственной слюной — это что?
— Это ты — неудачник, — заявила Ламия злорадно. Никандр осуждающе покачал головой.
— А все остальные мужчины? Мои воины, здешние работники?
— Все вы — неудачники, — губы Ламии тронула улыбка, но она тут же их сжала, чтобы не рассмеяться над абсурдностью ситуации. Никандру же претворяться возмутимым не было нужды, поэтому он весело усмехнулся.
— Мы местами поменялись?
— Я просто с тобой согласилась, — пожала плечами королева.
— Брось. Я видел, как умер Тар. Это было очень странно, — заметил он, а на ум сразу пришла не только эта смерть, но и нелепая кончина следователя. — Ты считаешь, что раз он тебя узнал, то испугался, и поэтому сработало проклятье?
— Никандр, ты же сам видел, что это была случайность. Нелепая, но случайность. Глупо в этом винить какое-то проклятье.
— Ламия! — прикрикнул на неё муж, не переставая улыбаться. — Я видел, как ты лечишь разодранную плоть супом и несколькими словами, как одним взглядом заставляешь заговорить женщину, которая молчала под пытками, и как вызываешь полчище крыс… К тому же на моих глазах умер Тар, я слышал про смерть лекаря Олава и… следователь Вар тоже погиб. Перед толпой упал с помоста и свернул шею, — рассказал Никандр и тут же заметил обеспокоенный взгляд жены. — Как раз после того, как стал свидетелем смерти Ревен. Свидетелем ужасной, загадочной смерти, которую он, видимо, объяснил себе той же чертовщиной, которая вернула меня к жизни… Он испугался? Тебя?
Ламия молчала. Продолжала поджимать губы и молчала.
— Скажи что-нибудь.
— Ты говорил, он вернулся в Шеран! — возмутилась она, снова подходя к кровати.
— А ты мне каждый день вещаешь о хорошей погоде, а за моей спиной, видимо, что-то замышляешь? — спросил, доставая из-под одеял лист бумаги. — Ну?
Ламия снова разочарованно поджала губы и скривилась.
— Ничего я не замышляю, — проворчала она. — Что я могу замыслить в четырех стенах?
— Но? — подсказал Никандр, снова тряся перед ней листом бумаги.
— Но ты в узоре из шрамов мне порядком надоел, — огрызнулась она. — Хочу, наконец, перестать вздрагивать каждый раз, когда ты спотыкаешься или кашляешь.
— Я тебе надоел? — рассмеялся Никандр, ловя её руку и заставляя забраться обратно в постель.
— Очень, — также улыбаясь подтвердила она. — Зато мне понравилось выезжать из замка.
— И очаровывать всех местных мужиков?
— В целом это не плохо, но тупые взгляды меня раздражают как прежде.
Никандр рассмеялся, обнимая её. Ламия тоже начала улыбаться и наконец заслужила страстный утренний поцелуй.
— Значит, ты считаешь, что проклятье избирательно?
— Я считаю, что у каждого человека, в моём случае мужчины, есть способность ему сопротивляться, как простуде. Оно действует на всех одинаково — вы начинаете спотыкаться на ровном месте, теряете удачу. Но в некоторых случаях все заканчивается печально, а в некоторых — нет. То есть у кого-то простуда проявляется в насморке и покраснении горла, а у кого-то доходит до жара, бреда и смерти. Все зависит от того, как тело противиться ей.
— У меня хорошая сопротивляемость? Или я удачливый? — с гордостью уточнил Никандр.
— Ты упрямый баран, — тяжело вздохнула Ламия. — Думаю, это тебя и спасает. Как и Эрема в своё время. Вы оба отрицали проклятье, и оно на вас не действовало. Однако более впечатлительные люди от встречи со мной падают замертво. Кто-то быстро, как Тар, кто-то медленно.
— Поэтому ты не хотела мне рассказывать?
— Я не хочу, чтобы ты верил, — подтвердила Ламия, но рассказ свой всё-таки продолжила: — Я перестала выезжать из замка вскоре после смерти Дамия. И тем более никогда не представлялась другим именем. Поэтому и никогда не думала, что могу быть не опасной. Всегда считала, что проклятье начинает действовать, когда мужчины просто приближаются ко мне. Но в резиденции никто не умер. Более того управляющий Порил весь день тогда провел со мной, подыскивая чем накормить Ратора. Он касался меня, разговаривал со мной, смотрел мне в глаза, но только спотыкался и ронял подносы. Когда вернулись в замок, я отправила ему пару писем и узнала, что он до сих пор жив. Ради эксперимента согласилась выехать сюда и та же реакция: мужчины стали менее удачливыми, словно засопливили, но жар так ни у кого и не поднялся.
— Они тебя не узнали, а следовательно, не испугались, — понятливо кивнул Никандр. Ламия кивнула.
— На детей я, кажется, никак не действую. Ратор вообще чересчур удачливый и здоровый ребёнок. Да я сама чаще болею, чем он, — заявила она. — На нём быстро заживает любой синяк, даже несмотря на то, что он только учится ходить, падает реже, чем ты. Словно его кто-то или что-то бережет.
— У него мать Ведьма, которая каждый вечер что-то над ним шепчет, — с улыбкой и гордостью за жену заявил Никандр. Ламия снова закатила глаза. Пусть она больше не отрицала того, что кое-какие необычные способности у неё имеются, но его обзывательство так и не одобрила.
— Другие мальчики со мной тоже нормально взаимодействуют, никакого «невезения» с ними не случается. А если прибавить к моим наблюдениям то, что два моих сына были убиты, а не умерли в результате проклятья, и предположить, что Дамий всё-таки скончался от болезни, то получается, на детей я никак не влияю…
— Они не понимают, — перебил жену Никандр, поняв к чему она клонит.
— Да, — кивнула и, недолго помолчав, продолжила. — Я думаю, беда со смертью Ревен нас не миновала. Вы с Ратором в мнимой безопасности… Страх не поддается контролю. Твой Вар не был труслив, но он испугался полчища крыс, а в последствии меня. Сколько ты не отрицаешь проклятье, но и сам часто про него говоришь или думаешь. Рано или поздно испугаешься. Пусть даже на миг! — повысила она голос, не дав мужу перебить себя. — Но это случится, твоя удача, сопротивляемость падет и проклятье тебя захватит, как и Эрема когда-то. Ты только подумай: он сказал мне, что проклятье всё-таки существует, и уже через пару часов упал с коня. Пусть он не был таким ловким и сильным как ты, но тоже не был трусом… А Ратор… Он растет, вскоре начнет говорить, потом понимать, что происходит. И потом узнает, что его мать — проклятая Ведьма… Учитывая то, что дети легко внушаемы, он может поверить даже раньше взрослого мужчины… На расстоянии от меня проклятье перестает действовать. И это значит…
