дождалась. Агнеш работала уже не в ЦК, а подсобным рабочим на каком-то заводе, но она не сдалась, ее не сломила судьба. Не разошлась с мужем, как тщетно уговаривал ее кое-кто. Ждала, как всегда. Знакомые, друзья бросили ее, избегали встреч. Она примирилась и с этим… Один раз за четыре года получила бесплатный билет в оперу за хорошую работу. Ставили «Фиделио» Бетховена. Когда показывали сцену в тюрьме, она громко заплакала. На нее зашикали, чуть не вывели из зала.
«И вот несколько месяцев назад, когда я сказал ей, куда меня назначили, Агнеш ничего не сказала, но по ней было видно, что она недовольна новым назначением. Так она стала женой работника госбезопасности. И возможно, Агнеш больше не томится в ожидании… Может быть, и она стала жертвой бешеной ненависти, необузданной мести. В доме живут одни «бывшие», деклассированные элементы… Кого винить, если я больше не найду Агнеш? Если она стала одной из невинных жертв этого дьявольски задуманного кровопролития? Кто отвечает за все, что произошло с двадцать третьего октября? Кто отвечает за то, что в Венгрии двенадцать лет спустя после завоевания свободы многие честные люди помимо своей воли расчищают дорогу к власти темным контрреволюционным силам? Кто отвечает за это?..»
Услышав чьи-то шага, Комор очнулся. Внимательно всматриваясь в темноту, он старался узнать, кто приближается. Это был майор Фекете, одетый в элегантный праздничный костюм, — его вызвали на службу прямо с середины спектакля в театре.
— О чем задумался, Миклош? — тихо спросил он и сел рядом с подполковником.
— Многое приходит на ум в такие дни… Закуривай, — предложил он Фекете.
— Сейчас, например, — сказал Комор, глубоко затянувшись сигаретой, — я размышляю над тем, кто несет ответственность за все, что произошло у нас. — Вспыхнувший огонь сигареты на миг осветил квадратный подбородок подполковника. — Потому что кто-то один или многие виновны, кто-то должен ответить за пролитую кровь. И с той и с другой стороны погибло много ни в чем не повинных, честных людей…
Ветер усиливался. Комор посмотрел на Фекете. Луна осветила выступающие вперед угловатые линии худощавого заросшего лица, отбрасывая тень на глубокие впадины глаз, морщины. Контраст тени и света придавал лицу Фекете суровое выражение, и улыбка в уголках его рта показалась Комору циничной, когда голосом, полным горечи, Фекете произнес:
Мертвые нам все простят…
Небосклон огнем объят.
Если жить дано нам, брат,
Не оглядывайся назад!
Не ищи, кто виноват,
Знай, цветы свои сажай
И люби весь мир, мой брат,
Всех живущих уважай.
— Это ты серьезно? — спросил Комор. — Стихи красивые, но я не могу с ними согласиться.
— Нет, вряд ли серьезно, хотя в них очень глубокая мысль. Прощение и примирение — большое дело, но как нам далеко до этого! «Не ищи, кто виноват». Красивая фраза… Знаешь, она имеет свою историю. И когда ты поставил вопрос в упор, мне вспомнилось это стихотворение.
Много лет назад я ухаживал за одной девушкой. Может быть, даже женился бы на ней, потому что любил ее. Она была образованная, культурная девушка, и вообще я считал ее очаровательным созданием. Возле их дома был большой цветник — она обожала цветы. И вот я получаю назначение в госбезопасность. Ей это не очень понравилось. Она не раз пыталась доказать мне, что в этом учреждении уже нет необходимости. Людей, мол, надо не наказывать, а воспитывать. Прощением можно добиться большего, чем тюрьмой. Один из ее старших братьев был замешан в какой-то истории. Я уже не помню подробностей дела, не знаю, какую роль играл ее старший брат. Знаю только то, что на одном заводе произошел взрыв, имелось много жертв. По многим признакам можно было судить, что там совершено преступление. Мы долго спорили. Я поставил перед ней вопрос: кто виноват, кто несет ответственность за гибель людей?
Она не ответила. Через два дня я получил по почте сборник стихов. Этой цитатой она ответила на мой вопрос. Написала на первой странице…
— Но и ты не ответил, — перебил его Комор.
— Кто виноват? — повторил вопрос Фекете. — Думаю, виноват и ты, и я, и все мы виноваты.
— Я не считаю себя виноватым!
— Знаю, — ответил Фекете, — да и трудно нам брать на себя вину. Особенно тебе, ведь ты еще и в тюрьме сидел. И все-таки ты тоже виноват… Наверное, я не сумею хорошо объяснить: вопрос этот очень сложный. Если подойти к нему упрощенно, ответить можно примерно так: мы все виноваты, потому что не смогли воспользоваться дарованной нам властью, свободой. Чувствую, что одного этого мало… И все же мне кажется, что истину, рациональное зерно надо искать где-то здесь. Если ты подойдешь к самому себе с таких позиций, то, может быть, согласишься, что ты тоже виноват, и поймешь, в чем твоя вина. Признаюсь откровенно, сейчас я и сам затруднился бы дать исчерпывающий ответ…
— А ты знаешь, в чем твоя вина?
— Да так, приблизительно догадываюсь, — неопределенно ответил Фекете.
— А точнее?
— Точнее? Ну вот хотя бы… Два года назад моя жена из-за чего-то поссорилась в учреждении с одним сослуживцем. Черт его знает, кто из них был прав… Достаточно было моей жене вечером пролить слезу и пожаловаться мне, как на следующий день я официально явился в это учреждение и в присутствии многих людей, пользуясь тем, что я работник госбезопасности, обругал несчастного служащего и даже пригрозил ему. Вот, мол, я вам задам, мы еще доберемся до таких типов. Ну и все. Тогда я думал, что поступил правильно.
А ведь я не подумал тогда, какое мнение составят обо мне очевидцы этой сцены. Наверно, они возненавидели меня. И не только меня, а в моем лице и органы госбезопасности. Я воспользовался своим служебным положением. Кажется, мелочь, но люди обращают внимание и на мелочи. А в других областях жизни разве мало таких мелочей раздражало простых людей? Бездушное, бюрократическое отношение к людям, надменность, чванство, несерьезное, ненужное бравирование властью, подчеркивание своего превосходства… Эти мелкие разочарования наслаивались одно на другое, накапливались, разрастались…
— По-твоему, контрреволюционный мятеж вызван нашим поведением?
— Отнюдь нет. Но и наши ошибки способствовали успеху врага, который очень ловко и умело использовал все эти мелкие случаи.
— Словом, и мы подготовили почву для контрреволюционеров? — спросил подполковник.
— В некотором смысле, да.
— Ты, пожалуй, прав, с этим нельзя не согласиться.
— Обрати внимание, насколько легче агентам империализма работать в стране, где есть обиженные, недовольные. Преувеличение наших ошибок сейчас возведено на Западе
