длинный монолог. Кроме того, в театре актеру нужно чего-то немножко больше — то ли адреналина, то ли сердца — того, чего у меня сейчас нет. Впервые в жизни я должен осознать, что есть роли, которые мне не играть уже никогда. Например, короля Лира, о котором я в последнее время думал. Это не так уж больно, потому что игра не доставляет мне подлинного удовольствия. Не знаю, в чем тут дело. Возможно, с возрастом вырастает чувство ответственности. Нервничаешь больше. Но, конечно, когда мне говорят, что на что-то я не способен, я начинаю плакать”.
К счастью, Оливье все-таки позволял себе творческие радости. После Нового года Оливье собирался ставить ”Амфитриона-38” Жироду с Кристофером Пламмером и Джеральдиной Макивен. При всем том его болезнь пришлась на крайне неудачное для Национального театра время. В коренном пересмотре нуждался репертуар. Компания взяла на себя дополнительные обязательства, прежде всего обслуживание второго театра — в Кембридже.
Удар от потери сэра Лоренса как актера смягчило известие о том, что в сезоне 1970-1971 годов место второго директора займет Пол Скофилд, намеревающийся сыграть в трех спектаклях. Однако, появившись всего в двух постановках NT, Скофилд быстро покинул театр. Это было одно из множества разочарований, постигших Национальную сцену в смутный год. В мае 1971 года пресса обрушила на коллектив волну неслыханных нападок. Критик одной из национальных газет разгромил деятельность театра, озаглавив статью “Обруганный, избалованный и полупустой”. Обозреватель одного еженедельника писал, что театр разваливается на части. Многочисленные и разнообразные обвинения сводились к трем основным. 1) Выбор репертуара. Театр боится быть тривиальным. Слишком многие пьесы, особенно зарубежные, оказались “диковинками", более подобающими экспериментальному театру, а английская классика была представлена скупо. 2) Исполнение. Слабые и небрежно набранные актеры образовали второсортную труппу, тогда как первоклассных мастеров Национальный театр привлечь не смог. 3) Финансы. В истекшем году компания получила больше общественных денег, чем любой другой театр (260 тысяч фунтов от Совета по делам искусств и 120 тысяч от Лондонского совета), однако в результате дефицит составил около 100 тысяч фунтов. Было слишком много плохих рецензий; было слишком много плохих спектаклей, которые не собирали даже 800 человек (90 % от возможностей “Олд Вика”).
Администрация Национального театра единодушно считала, что нынешние упреки несколько устарели. Об этом действительно говорили последние данные и цифры. Однако худшее ждало впереди. В июне компания рискнула вновь появиться в Вест-Энде. где арендовала “Нью”, рассчитывая играть на двух сценах вплоть до переезда в новое здание с тремя залами. Критики, предсказывавшие, что этот шаг унесет общественные деньги, оказались правы. В Вест-Энде театр допустил принципиальную ошибку, не пожелав принять в расчет всем известную необходимость обслуживать летом туристов. Компания выбрала пьесы и исполнителей, не пользующихся известностью за границей. В самом начале сентября правление, чтобы избежать дальнейших убытков, решило покинуть “Нью” с максимальной скоростью, и отчасти из-за этой неудачи Совет по делам искусств впоследствии вынужден был предоставить театру большую дополнительную ссуду.
Национальный театр еще не падал так низко; наблюдая четыре провала подряд, Оливье вспоминал о своем опыте 1937 года, когда пользовавшийся успехом в “Олд Вике” “Макбет” встретил в Вест-Энде ледяной прием. В ноябре ситуация стала настолько мрачной, что пресса впервые поставила под сомнение его право на руководство театром, назвав в качестве возможного преемника Питера Холла, бывшего директора Королевского Шекспировского театра. Впрочем, никто не допускал и мысли, что Оливье могут освободить от должности до того, как откроется новое здание Национальной сцены на Южном берегу Темзы.
В чем же ошибался Оливье? Кеннет Тайнен, с 1969 года уже ставший не литературным менеджером, а главным литературным консультантом Национального театра, категорически отрицал, что зал “Нью” был постоянно наполовину пуст из-за излишне элитарного репертуара. Он отрицал и то, что знаменитые актеры ушли из труппы, не встретив должного к себе отношения, уверяя, будто дефицит сезона 1970-1971 годов, составивший 50 тысяч фунтов, был отнюдь не такой катастрофой, какой казался некоторым журналистам. “Наш послужной список за восемь лет лучше, чем у любой вест-эндской компании. У нас было семь прекрасных, а сейчас один плохой год. Остается удивляться, почему кризис не произошел раньше. Национальный театр не настолько болен, чтобы пара удач не привела его в норму”.
Диагноз Тайнена оказался точен. Ровно через месяц Оливье вернулся в Вест-Энд в незабываемом спектакле Майкла Блейкмора “Долгое путешествие в ночь”, и вслед за этим тараном последовала вереница мастерских произведений, в том числе “Титульный лист” в постановке Блейкмора, “Школа злословия” в постановке Джонатана Миллера и “Прыгуны” Тома Стоппарда. 1972 год оказался для Вест-Энда весьма бесцветным, ибо, потворствуя самым низменным вкусам, большинство театров выпустило второсортную и соответствующим образом приодетую (а еще чаще раздетую) продукцию. Для Национальной сцены это был год славы; и хотя многие таланты способствовали возрождению ее престижа, триумф в первую очередь принадлежал Оливье. Чтобы резко поднять уровень спектаклей, он мобилизовал весь свой гений актера и усердие администратора. На подготовку драмы О’Нила, классики XX века, ушли месяцы напряженного труда — семи неделям репетиций предшествовали четыре еженедельные читки (необычная акция); и всякий раз в пять часов вечера сэр Лоренс возвращался к своим директорским обязанностям, после чего выступал в “Венецианском купце”. Но труднейшую роль Джеймса Тайрона он сыграл в полную силу, добившись впечатления, которое некоторые критики назвали “грандиозным” и “пронзительным”, и такой невероятной, филигранной техники, которую единодушно отметили все. Примечательно, что он впервые вылепил великолепный образ, не уменьшив при этом значения остальных исполнителей. В спектакле торжествовал ансамбль, и успех сэра Лоренса разделила Констанция Каммингз, потрясающе сыгравшая жену-наркоманку Тайрона.
Оливье исполнял Тайрона с восхитительной сдержанностью и лишь в титаническом третьем акте обнаружил неисчерпаемый запас средств для захватывающей по широте, мощи и воздействию передачи человеческих эмоций. Эта роль принесла ему третий приз “Ивнинг Стандард” как лучшему драматическому актеру. Еще примечательнее, что после видеозаписи спектакля он получил высшую награду американского телевидения (“Эмми”) за лучшую роль в односерийной постановке. Впервые маленький экран отдал должное одной из его главных театральных работ.
Впрочем, в последние годы Оливье, по-видимому, никак не мог удовлетворить всех критиков сразу, и исключения не составил даже этот образ, ставший впоследствии легендарным. После премьеры в ”Нью-тиэтр” (21 декабря 1971 года) восторженные похвалы посыпались на него вперемежку с удивительным количеством колючих рецензий. Роберт Брустайн (”Обсервер”) неодобрительно отозвался об отношении Оливье к роли: ”он обращался со старшим Тайроном, как с персонажем классической комедии, читая текст, словно стихи, и чувствуя себя уверенно лишь в демонстрации его страданий”. Фрэнк Маркус (”Санди
