не представляет себе такого — уехать с Шегарки…
Нет, будет жить Алена прежней жизнью — вести хозяйство, огород, смотреть за домом, уходить к логу юрковскому на закате, бродить вечерами по деревне, разговаривая с деревенскими, тосковать осенями в перелесках, на лесных дорогах, ждать весну, радоваться весне, навещать могилы родителей, сидеть в теплой избе зимними вечерами за шитьем или вязанием, писать письма сыну, ждать от него писем, ждать самого на каникулы и в отпуска, когда он станет самостоятельно работать, а дальше… дальше видно будет. Возможно, вдруг произойдут какие-то приятные изменения в ее жизни, встряхнут Алену, наполнят новой силой, ну а не произойдут — что ж, ничего не поделаешь, такова, знать, судьба ее, Алены Трофимовны…
Стоя на огороде, разгибаясь, чтобы взять вилы или полное ведро, с высокого места этого, с правобережья, Алена видела лишь пространство, занимаемое деревней, да к тому же обзору мешали подступающие перелески, но в памяти Алена держала все, что называлось жирновскими угодьями, и не только жирновскими, а где вообще ступала ее нога за прожитые годы — пойди хоть на восход, хоть на закат, — и то, что было перед лицом ее сейчас, и то, что было за спиной, за левым берегом Шегарки.
С самого начала, с первых дней памяти, была всего лишь ограда родительской избы, подворье. Потом выход из ограды — посмотреть, а что же там, за огородом, обойти усадьбу полностью, и это было целое путешествие — сколько всего интересного открывалось глазам, передавалось сердцу. Вот ты бежишь через ржаное поле к первой подружке своей по едва заметной тропе, а рожь скрывает тебя с головой, пугает густотой, щекочет колосьями щеки, уши. Мать просит тебя загнать в пригон пасущегося на поляне за огородом теленка, а он так далеко, что боязно идти от двора, ты шагаешь, держа в руках хворостину, оглядываясь. Мать посылает в кузницу отнести отцу квасу, и это уже поход. От Зоиной усадьбы побежали впервые на речку, взявшись за руки, и до-олго сидели рядышком на берегу, глядя на текучую воду, камыш, кувшинки, летающих над водой стрекоз, плывущих через омуток домашних гусей; Алене из огорода видно то место, где они давным-давно сидели на траве с подружкой…
А сама родная деревня Жирновка с ее непохожими одно на другое подворьями, улицы и переулки, мост, левая родная и правая дальняя стороны, пруд, конюшня, скотные дворы! Деревня открывалась постепенно, и не в семь, не в десять лет Алена обошла, побывала во всех концах деревни, увидела, чем отличается усадьба Васюковых от усадьбы Петрушовых и Гудковых.
Мать собралась в ближайший перелесок ломать березовые ветки на веники, и ты, радостная, бежишь рядом с матерью вприпрыжку, стараешься помочь, отламывая веточки, наблюдая, как мать складывает их, чтобы получился веник. Тебя берут за ягодами в дальние смородинники и малинники, на сенокос, на клюквенные и брусничные болота, ты все дальше и дальше отходишь от деревни, запоминая названия мест — Дегтярный ручей, Святая полоса, Юрковский лог, Косари, Косаринская дорога, Вдовинская дорога, Юрковская дорога, Бакчарская дорога, Моховое болото, Канал, Юрковский табор, Дальний табор, Ближний табор, Косаринское болото, Разгон, Рамоненкова рыга, множество других названий, они войдут в тебя, в память твою с малых лет, станут частью твоей жизни, станут твоей родиной. Но поймешь ты это не сразу, нет, не в детстве…
Начальная школа закончена, ты уже ученица семилетки, учишься во Вдовине, живешь в интернате, ходишь пешком в школу и обратно по проселочной дороге, а иногда правым берегом Шегарки, запоминая все изгибы ее, плесы, заводи и омута — каждый омут, каждое приметное место на речке имеет свое название. В интернате ты живешь с девчонками и мальчишками с Юрковки, с Каврушки, с Лензавода, Алексеевки, Носкова, они рассказывают о своих деревнях, о дорогах в деревни, упоминая названия своих мест, и это расширяет твои путешествия, пока мысленно, а позже ты увидишь и деревни.
Ты побываешь у подружек-одноклассниц в Юрковке, самой крайней в верховьях Шегарки, такой же, как и Жирновка, небольшой и уютной деревушки, вокруг которой все памятные места имели свои названия, и тебе запомнятся из разговоров взрослых выражения — Сальникова рыга, Зеленый клин, Староконная дорога, Слань, запомнятся названия озер, куда взрослой пойдешь ты однажды, частью — из интереса, частью — чтобы принести рыбы, — Орлово, Полуденное, Кривенькое, Дедушкино. Алена до сих пор помнит — шесть человек было их, четверо парней и она с Марией, — как ходили они на озера. К вечеру пришли на Полуденное, ребята наловили карасей, развели костер на берегу неподалеку от избушки, а Алена с Марией варили уху. Августовская ночь была звездной, теплой, без комаров. Долго сидели возле костра, разговаривали, спать не хотелось. Уснули под утро — на нарах в избушке набросана была сухая осока. Ребята с вечера расставили сети, рано утром проверили их, выбрав рыбу, поставили заново, а после завтрака стали кататься на лодке, по три человека враз — два парня и Мария, два парня и Алена…
Если возвращаться обратно от озер тех к деревням, идти по зыбким болотам, поросшим редким низким сосняком, с заката на восход, то по левую руку в самой болотной зыби, в непролазных тальниках, где пройти может только лось, берет начало свое Шегарка, и до-олго, на многие версты, будет она течь, пока в другой области не впадет левым притоком в Обь.
Час ходьбы по болоту, второй, третий — выберешься на сухие места, и так приятно, легко ступать по твердой земле, а вон уже и Юрковка виднеется, а в ней живут Кулешовы, Токаревы, Сватуца, Гололобовы, Бычинские, Трегубовы, Касьяновы, Игошкины, Печкины, Кадлины, Фурсовы, Плотниковы и многие другие, часть из них, когда Юрковка начнет распадаться, переедет в Жирновку, часть в Хохловку и Пономаревку. Пройдешь длинной правобережной юрковской улицей от крайнего двора Ениных до крайнего на выходе двора Мякишевых, дорога от мостка через ручей от двора Мякишева начнет слегка подниматься, места здесь повыше, верста-другая — подошли к юрковскому логу — ручью, текущему из болот в Шегарку, через лог — мосток, и от него дорога на подъем идет, на бугор, и вот она — Жирновка, крайние огороды, крайние избы, улица…
По левую руку — Шегарка, за нею — согры, выпаса, пашни, сенокосы, а еще дальше — сосновый бор, клюквенные болота, осиновые острова, а что еще дальше — Алена не знает. Направо — за хлебным полем, за кочкарником, по Старому клюквенному болоту — канал с ответвлениями, прорытый еще в тридцатом году, когда хотели осушить болота под сенокос. Но сенокоса не получилось, а клюква на осушенных болотах выродилась. Канал переходил в ручей, текущий к деревне в зарослях
