в голову, что Бог иудеев и мусульман это тот же самый Бог, что и у христиан. Проблема только в том, что в Евангелии написано все иначе…Но кто его теперь читает? Ведь, что сказал Господь: «Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца моего». Без Христа, невозможно познать Отца Небесного. Творца Неба и Земли. Если ты не следуешь за Христом, не исполняешь его заповеди, ты не придешь к Богу-Отцу.
Алов: – А некоторые умудряются, и медитировать, и перед иконами молиться…Сегодня Шри Чинмою песни поют, а назавтра причащаться идут. Такие вот якобы христиане.
Отец Василий: – Прелесть это. Настоящая духовная прелесть. Погибельная штука.
Алов: – Да уж….Темнеет…Мне пора уже, отче.
Отец Василий: – Все хотел спросить…Вас никто не тревожил? Ничего необычного не было за это время?
Алов: – Вы допускаете, что убийцам Ивана Сергеевича интересны все свидетели?
Отец Василий: – На Бога надейся, а сам не плошай. Мне кажется, что у этих людей нет никаких преград. Они могут убить любого.
Алов: – На все Воля Божья. Нет. Не волнуйтесь. Ничего такого не было. Да и что я знаю?
Отец Василий: – Я уеду в Афины на этой неделе. Давайте встретимся еще раз. Через месяц. Позвоните мне, хорошо?
Алов: – Хорошо. Мы когда уезжали из монастыря с Иваном Сергеевичем, образ Богородицы над входом покрылся слезами. Весь мокрый был.
Отец Василий: – Полюбил Иван Божию Матерь, и Она его не оставила. Лишь дала перед смертью испытания, чтобы он обрел вечное блаженство, какое обретают лишь настоящие мученики за веру.
Алов: – Благословите, отче.
Отец Василий совершает крестное знамение. Алов целует ему руку.
Отец Василий: – Ангела-хранителя!
Алов: – Спаси Господи!
Алов одевается и выходит из квартиры священника. Отец Василий закрывает дверь.
Отец Василий поворачивается к иконам: – Упокой Господи, душу убиенного раба Божьего Ивана! И прости ему всякое согрешение вольное и невольное, и сотвори ему вечную память!
Затем подходит к окну, и смотрит вслед Николаю, который идет по тротуару к автобусной остановке.
Конец четвертой картины
Действие второе
Картина первая
Келья старицы Серафимы. Воронежская область.
Алов сидит на скамейке рядом с входом. Матушка сидит за столом.
Серафима: – Я тебе уже три дня жду, Николай.
Алов: – Простите, матушка, как Бог дал, так и приехал.
Серафима: – А ты чего так далеко сел, с самого края?
Алов: – Да куда мне такому грешнику рядом с вами сидеть?
Серафима: – Ну, какой же ты грешник? Так, немного напылил. Мы все грешны и лишены Славы Божией. Садись к столу.
Алов садится.
Серафима: – Всю душу ты мне вымотал, Коля. Так молиться пришлось в эти дни.
Алов: – Матушка, я, как будто, ничего плохого не делал.
Серафима: – Ты не делал. А вот есть люди, которые тебе зла желают. Следят за тобой, Коля.
Алов: – Следят?
Серафима: – Это из-за Ивана Сергеевича. Царство ему Небесное. Вечный покой. Тебе тоже испытания даны. Ты «наш».
Алов: – А я живу, ничего не замечаю. Ничего не вижу.
Серафима: – Божья Матерь тебя под свою защиту взяла.
Алов: – Спаси Господи…Матушка, может быть, вы знаете, где сейчас икона?
Серафима: – Помолюсь. Может быть, Господь ответит. Но всё, что происходит, происходит по попущению Божьему, Николай. Значит, так надо. Зачем и почему – можем никогда не узнать. Пути Господни неисповедимы. И Дух дышит, где хочет. И нашим человеческим умом многое не понять. Можем только смиренно принимать и терпеть.
Алов: – А что за люди такие? Что мне зла желают? Они тут, в России?
Серафима: – Да. Недавно приехали. Думают, что ты знаешь, где икона спрятана.
Алов: – Пропала икона. Исчезла.
Серафима: – Спрятана она до времени. Не знают они этого. Но они тебя не тронут. Походят вокруг да около, и уедут ни с чем.
Алов: – Спаси Вас, Господь, матушка.
Серафима: – Господа благодари. И Божью Матерь. Я ничего такого не сделала.
В Москву тебе не надо возвращаться.
Алов: – А как же работа? И где же мне быть?
Серафима: – Не до работы, Коля. Поезжай к отцу Ферапонту. В Псков. Там две недели поживи. А тут всё утихнет, и вернешься.
Алов: – Я его давно не видел. И даже номер телефона потерял.
Серафима: – Ничего. Завтра с утра и поедешь. Он тебя ждёт. Он уже десять лет у Петра и Павла служит. Не заблудишься.
Алов: – Откуда люди, матушка? Вы знаете?
Серафима: – Экий ты любопытный. Да не знаю, откуда. Из-за границы. Один из них русский. Он знал Ивана Сергеевича.
Алов: – Кто же это такой?
Серафима: – Его только Иван Сергеевич знал. Давно знал.
Алов: – Интересно…
Серафима: – Но этот человек не убийца. Но он знает, как и зачем всё было устроено. А больше ничего я не знаю. Господь мне не открыл. Да…Вот еще что. Когда вернешься из Пскова, не будет больше твоей работы.
Алов: – Как не будет?
Серафима: – А вот не будет и всё. Узнаешь. Придется другую искать.
Алов: – Не верится даже.
Молчат.
Серафима: – Коля, мы ведь больше не увидимся с тобой. Болею я уже сильно. Господь зовет к себе. Пора. Но я тебе не оставлю. И деток своих – всех, кого Господь вокруг меня собрал. Буду молиться за вас. Ты не бойся ничего.
Алов: – Я и не боюсь, матушка.
Серафима: – Я когда была послушницей у матушки Антонии, к нам ночью грабители стали ломиться. Верно думали, что если к матушке ходит много людей, значит, у нее богатства есть. Бес им такие мысли вложил. У них и оружие было.
Алов: – Какой же это год был?
Серафима: – Лет 40 назад. Может и больше. Стучали в двери, в стены, в окна. Даже стреляли. Но в дом проникнуть не могли. Из наших кто со страху на печку залез, кто под кровать. А грабители требовали денег. Я испугалась так, что все деньги, какие были, выбросила в окно. И они ушли. Только матушка Антония лежала на кровати спокойно-спокойно, и молилась. Так велико было у нее упование на Волю Божью. Она нам говорила, что никто в дом не войдет. Что Матерь Божия нас хранит. Но мы от страха ничего не слышали. А матушка ведь не ходила, и говорила тихо. При стрельбе пострадали иконы. Вот иконы было жалко, а деньги – нет. Покрова Пресвятой Богородицы раскололась от выстрела пополам. Пули потом и в потолке нашли. Вот такая была история. Я ее долго вспоминала. Маловерные были. А ведь мать одного из бандитов потом к нам приходила.
Алов: – Зачем? Прощения просила?
Серафима: – Просто. Посмотреть. Проверить. Как и
