— И перестаньте называть меня сиятельством, а то я вас обратно к туркам отправлю!
Лангедокец встрепенулся, губы его задрожали, в потухших глазах вспыхнул огонь. Заметив его волнение, хозяин поспешил с извинениями.
— Простите меня, мессир! — в искреннем порыве воскликнул он. — Клянусь муками Господними, я не думал, что говорил! Я знаю, как несладко вам пришлось, и корю себя за то, что не остался сражаться с вами, — признался он, стараясь не смотреть в глаза гостю. — Ей-богу, сколько лет прошло, а я всё вспоминаю об этом...
— Бросьте, ваше сиятельство, — примирительным тоном проговорил Бертран. — Что толку, если бы вы тогда остались? Только и было бы у неверных, что на одного знатного пленника больше. К тому же, спасаясь от них, вы подали нам сигнал, и неверные не смогли застать нас врасплох. Только что это изменило? Ведь их были тьмы... Пожалуй, ваш тост мы ещё выпьем, а теперь я предлагаю поднять чашу за то, чтобы добрым христианам никогда не бывать в плену у язычников и не терпеть того, что претерпел я и прочие, томившиеся в узилищах у Нур ед-Дина.
Князь и марешаль Антиохии единодушно поддержали предложение лангедокца, потом все вместе отдали дань старым временам, а затем вновь вернулись к теме плена.
— Будь они прокляты, язычники, — проговорил Бертран. — Будь они прокляты. Хотя и их понять можно... Сидишь, сидишь у них годами. Нет, лучше уж не попадаться.
— Да, мессир, — покачал головой Ангерран, — вы изрядно претерпели. Шутка ли сказать, сколько лет?
— Десять лет, — устало произнёс граф. — Почитай одиннадцать. Благодаренье Богу, всё кончилось.
— Выпьем за это! — предложил Ренольд. — Эй, вы там! Вина!
Вино было налито, вино было выпито. И ещё и ещё налито, и снова и снова выпито.
— Послушайте, мессир! — вдруг воскликнул князь, как будто трезвея на глазах, точно каждый новый кубок умалял крепость выпитого ранее. — А отчего бы нам с вами не взгреть кое-кого? Что скажете, если я предложу вам вернуть дедово графство?
Гость удивлённо уставился на хозяина. Лангедокец не лукавил, здоровье он и в самом деле подрастерял, наверное, оставил в подземелье одной из башен Алеппо. Вино пьянило Бертрана сильнее, чем двух других участников пирушки.
— Отчего же? — Он кивнул и повторил: — Отчего же?! Если сумеем собраться так, чтобы никто не заподозрил наших планов. Ведь отсюда до Монпельрена, где родился мой отец, много ближе, чем до Иерусалима!
Увидев радостный блеск в глазах гостя, Ренольд подхватил:
— От Латакии меньше двадцати лье! Можно договориться с храмовниками, они держат Тортосу! Я сегодня же перешлюсь с сиром Вальтером, мы с ним старые друзья. А оттуда всего десять лье. Если идти ночью с хорошим проводником, меняя коней, утром можно захватить город врасплох! Главное, чтобы они не успели закрыть ворота!.. — Однако, как ни увлечён был князь идеей, он всё же осознавал, что выдаёт желаемое за действительное, в чём и признался: — Нет... по суше скрытно подобраться к ним нам не удастся, но... А почему бы нам не отобрать несколько десятков самых храбрых воинов и не сесть с ними на торговые суда, нарядившись купцами? Мы вошли бы в гавань и в подходящий момент, достав мечи, проложили бы себе путь во дворец, а захватив узурпатора и графиню Одьерн, запёрлись бы в цитадели! Тем временем дружина Антиохии ударила бы на город!
При всей своей дикости план мог и сработать. Если бы он удался, Ренольд имел бы полное право считать, что подложил хорошую свинью королю, и особенно Мелисанде. Пусть бы попробовали оспорить права умудрённого годами страдальца, сына основателя графства, перед его же девятнадцатилетним правнуком!
— А тамплиеры и правда могут поддержать нас? — не веря удаче, спросил лангедокец. — Впрочем, что я говорю? Ведь я беседовал с их магистром, сиром Бертраном де Бланфором, он был возмущён тем, как поступил со мной узурпатор Раймунд! Клянусь, может быть, это и грех, может, это не по-христиански, но я радовался его смерти!
— Раймунд? — переспросил князь, испытующе глядя на гостя. — Полноте, мессир, кто он? Жалкий узурпатор, как вы сами только что сказали!
Бертран насупился, он свёл брови, и его лоб покрылся множеством морщин:
— Не хотите ли вы сказать, мессир, что...
— Вы догадались? — спросил Ренольд. Некоторое время он смотрел на лангедокца, не сводя глаз с его усталого лица, а потом кивнул: — Впрочем, я и сам вижу, что мои разъяснения ни к чему.
— Королева Мелисанда? — проговорил Бертран, будто не веря самому себе, и добавил с горечью: — Да, я слышал об этом. Даже великий магистр Бертран намекнул мне как-то раз, но очень уклончиво... Я не хотел верить. Одно дело узурпатор, другое... Я был уверен, что он послал гонца к туркам, после того как мы его так славно разбили, но если не он...
Гость всё ещё не желал верить, что обязан своим пленением не сопернику, давно уже покойному графу Раймунду, которого называл или «он», или «узурпатор», а самой королеве Утремера.
— Так чего же ждать в этой стране? — неожиданно спросил Бертран. — На что надеяться?
Заметив резкую перемену в настроении гостя, Ренольд спросил его:
— Так как вам моё предложение, мессир? Стоило оно того, чтобы выслушать его?
Князь ожидал, что лангедокец воскликнет что-то вроде: «Конечно, мессир! Я рад, что нашёл в вас поддержку! Как прекрасно, что теперь мы снова вместе! Ну уж нынче-то мы ни за что не попадём впросак! Теперь мы покажем им!»
Однако Бертран молчал, точно обдумывая что-то. Если бы Ренольд не был так весел и захвачен собственной идеей, он по тому, как быстро и необратимо менялось выражение лица лангедокца, возможно бы понял, какого ответа ему стоит ожидать. Но князь не желал ничего понимать, мысль взять Триполи и тем самым восстановить справедливость полностью захватила его одурманенное сознание. Как здорово, одним ударом компенсировать симпатичному человеку ущерб, взять реванш за потерянные им годы, а заодно и отомстить Бальдуэну за его альянс с базилевсом и дружбу с Эмери. Но самое главное — наказать «христолюбивую» старую лису, лицемерку, покровительницу святош, королеву-мать!
— Пусть подадут ещё вина, Ангерран, — не находя в себе сил ждать, когда гость соберётся с мыслями для ответа, приказал князь. — Мессиру Бертрану надо всё как следует обдумать! Тут не
