могла просматриваться, что за каждым сотрудником советской дипломатической миссии следовало наружное наблюдение японской полиции, не остановило наших военных. Дальше – больше: несмотря на то что с каждым днем обстановка в Японии становилась все хуже, тяжелее, опаснее, встречи продолжались. Всего за 1939–1941 годы сотрудники резидентуры «Рамзая» и дважды – он сам, лично, не менее десяти (по некоторым данным, четырнадцати) раз встречались с офицерами советской разведки в театрах, ресторанах и дома у Клаузена. Апофеозом нарушения конспирации стали случаи, когда связной из посольства приезжал на встречу прямо в автомобиле советского военного атташе. Как говорится, комментарии излишни.
Впрочем, в Москве в то время Зорге тоже не чувствовал бы себя в безопасности. В декабре 1939 года помощник начальника японского отделения Попов составил очередную справку на резидентуру «Рамзая». В ней не было ничего нового: «…Если ЗОРГЕ двойник, то и вся его группа – двойники, но, во всяком случае, работают не на Японию, а скорее, на Германию»[484]. В этой формулировке, возможно, и содержится ответ на вопрос, почему к «Рамзаю» и его людям относились с таким безразличием, не вникали в особенности их работы, давали идиотские задания, заранее помещая разведчиков в условия, в которых они не могут выполнить приказ и будут признаны виновными в этом, не налаживали надежную, законспирированную и своевременную связь с группой, предпочитая валить все собственные ошибки и просчеты на нашего героя…
Уже три года Зорге и его люди были под подозрением, и с каждым днем все они всё больше и больше становились камикадзе – смертниками.
Глава тридцать пятая
Переговоры
Очередное противоречие в оценке ценности и правдивости информации, поступавшей от резидентуры «Рамзая», наглядно проявилось в начале января 1940 года. На основе трех радиограмм Зорге было составлено спецсообщение в Коминтерн о том, что в ближайшее время в Токио произойдет отставка действующего кабинета премьера Абэ, что Япония ведет активные переговоры о мире с Чан Кайши и чего-либо нового в отношениях этой страны с США, Германией и СССР в обозримом будущем ожидать не приходится. Начиналось сообщение с фразы: «По агентурным данным, заслуживающим доверия…»[485] Очевидно, что важность источника и, соответственно, решения о том, как относиться к нему, не только не падала, но и возрастала пропорционально тому, как ухудшалась политическая обстановка вокруг Советского Союза.
В ноябре 1939 года началась бесславная советско-финляндская война. Она закончилась 12 марта 1940-го, а 3 февраля Зорге предупреждал свое руководство о том, что посол Отт обеспокоен политическими последствиями этой войны для СССР, которые могут проявиться на его дальневосточных рубежах: «Во-первых, японцы убеждены, что Советский Союз в этой войне потерпел большое поражение, несмотря на огромные силы, брошенные на запад. Таким образом, снова появляются старые идеи об агрессии в Сибири.
Во-вторых, Генштаб вряд ли мог перенести поражение у Номонхана. Кроме того, после убеждения, что финны, по крайней мере, оказывают успешное сопротивление Красной Армии, Номонханское поражение делается еще более непереносимым, к тому же все газеты сочиняют большие истории о победах финнов…
Я настойчиво предвижу необходимость подготовки дальневосточных границ ко всяким возможным осложнениям»[486].
Вот только Центр ждал от «Рамзая» и «Кота» не «предвидений», а списка завербованных им – «Рамзаем» – японских офицеров, сообщая заодно, что обещанные в прошлом году наградные не высланы, а так как нет денег и на поездку курьера в Шанхай, средства придется взять из бюджета на I квартал 1940 года. Пока Зорге пытался своими силами организовать отправку в Шанхай Анны Клаузен, в Москве его самого предложили… «ликвидировать». Дело в том, что в это время в США был арестован военный разведчик Николас Дозенберг («Стропинь», «Петерс» и др.), который дал показания в полиции. Дозенберг лично знал Римма и, теоретически, мог слышать от него о Зорге и о Штайне. Новый начальник 2-го отделения Разведупра майор Герасимов внес предложение: «…ускорить их проверку путем постановки нескольких проверочных заданий… выявить их истинное лицо и, если результаты будут отрицательные – ликвидировать обоих»[487]. Михаил Алексеев считает, что под этим словом имелось в виду исключение Зорге и Штайна из числа агентов. Нам остается только надеяться на это.
Неясно, было ли принято решение о проверке «Рамзая». Судя по интенсивности радиообмена и тем задачам, которые ставились перед резидентом, нет. Зорге по-прежнему бомбардировали требованиями о предоставлении военно-технической информации, упрекали в том, что материалы субагента Мияги – Косиро Ёсинобу («Мики») несекретны и «могут быть куплены на рынке в любом количестве», а значит, Косиро обманывает Зорге и резидент напрасно тратит средства. «Рамзай», занятый в тот момент действительно серьезными проблемами политического характера, коротко огрызался: «…Вы можете приказать Вашему легальному аппарату попытаться купить ее (якобы несекретную книгу. – А. К.). Мики не обманывает». В феврале Центр пытается проверить искренность «Рамзая» с помощью иностранного отдела НКВД, сравнивая полученные недавно материалы от Зорге и от источника политической разведки в Берлине. Материалы оказались идентичны, и один начальник «Рамзая» сообщил другому: чекисты «заверили, что их работник… является честным и надежным в политическом отношении человеком. Следовательно, и материал Рамзая тоже исходит не от японцев и приобретен им в германском посольстве в Токио. Это вселяет некоторую уверенность в Рамзае в связи с сомнениями в его политической честности». 17 февраля генерал Проскуров принимает решение об отзыве, которое так и не будет осуществлено: «Планировать оставить резидентуру Рамзая без Рамзая из теперешнего состава его людей, новых к нему не подсовывать, а строить отдельно».
Ничего нового: резолюция шефа разведки о сохранении резидентуры с одновременной ликвидацией резидента хорошо демонстрирует аналитический тупик Москвы в размышлениях о том, кем является Зорге, какие у него источники информации, как он ими руководит и какую пользу можно из них извлечь. И снова распоряжение осталось только на бумаге. Зорге не покинул Токио, но вместо того, чтобы активизировать политическую работу «Рамзая», в которой тот был не просто силен, а становился уникальным специалистом, 7 марта Центр в очередной раз ставит перед ним развернутые цели в первую очередь технического и только во вторую – политического характера: «В ближайшие три месяца главные усилия сосредоточьте на двух задачах: первая и главнейшая добыть документальные сведения и материалы о производственной мощности японской военной промышленности, причем данные должны отражать состояние всей пр[омышленно]сти и конкретно по каждому арсеналу и заводу. Эти материалы прошу подготовить к очередной встрече в июне…
Вторая, но подчиненная первой, – необходимо добыть документальные материалы о характере начавшейся реорганизации японской армии: какие новые соединения и части создаются, из каких частей они развертываются, их нумерации, штат дивизии и полка, фамилии к-ров дивизий и полков, а также следует работать над вопросом выявления внешней линии японского правительства, поставив его так, чтобы можно
