И к солнцу, которое не грело, но все же умудрялось опалить. И вызывало к жизни веснушки… местных они заворожили до того, что некоторые девушки стали рисовать их соком чистотела.
Это казалось забавным.
— Ты в море пойдешь?
Отпускать его не хотелось. И пусть корабль Кайдена, сделанный из зачарованного дерева, был прочным, но все же море непредсказуемо.
И ревниво.
— Пойду, — он коснулся губами волос. — Если отпустишь.
Отпустит.
Катарина уже научилась и отпускать. И ждать. Вечерами, когда солнце стремительно несется к водам, и те вспыхивают всеми оттенками пламени. Научилась слушать ветер. И чувствовать приближение бурь.
Не бояться.
Проверять, подняты ли ставни. Разожжены ли камины. Горит ли пламя в Сигнальной башне. Кормить его смесью трав, что рождала светлый, белый почти дым, который так хорошо виден на закате.
— Куда?
— К дальним скалам, — Кайден не удержался и потянул губами прядку волос. — Рыбаки говорили, что в последние годы там неспокойно. Пойду проверю… и змей со мной.
— Сбежал?
Здесь много островов.
И гор.
И старых замков, что были поставлены в незапамятные времена, а после заброшены. И так, заброшенные, одинокие, они коротали свой век, постепенно приходя в запустение. И быть может когда-то у ветров выйдет разрушить скрепленные старой кровью стены, и тогда люди растащат камни, а память… память уйдет и того раньше.
Но пока замки жили. И два из них нашли себе хозяев.
— Кто ж его отпустит, — Кайден набросил на голову Катарины капюшон. — Особенно теперь. Он, конечно, волнуется…
Катарина фыркнула.
Сказано так, будто Кайден ничуть не волнуется.
— …опасается, как бы натура свое не взяла…
— Не возьмет. Рядом с Джио он другой. И на змея не похож. Это потому, что ее огня хватает на двоих. Как и его благоразумия, — Катарина закрыла глаза, наслаждаясь последними минутами покоя. Скоро скрипнет старая дверь, впуская экономку, у которой наверняка найдется дюжина вопросов, не терпящих отлагательства.
В мыловарни заглянуть надо.
А к полудню овец пригнать должны на стрижку. И пусть тут уж экономка станет возражать, мол, негоже хозяйке студеным днем из замка выходить, особенно в нынешнем-то положении.
Или остаться в мастерской?
Вчера в голову пришла удивительная по простоте своей мысль. И если пока работать в полную силу Катарина опасается, то сделать пару набросков ей никто не помешает.
Она улыбнулась.
— Ты красивая.
— Я старая.
— Мир тоже старый, но все равно красивый.
— Мир — это другое… вот… лет через пять или десять…
— И через двадцать, и через тридцать, — Кайден обнял ее крепко и осторожно. — Возможно, через сорок или пятьдесят… когда я сам стану старым и хромым. Буду ворчать, как Дуглас.
— Он не ворчит, а наставляет.
— Вот пусть сына моего и наставляет, а я уже взрослый, — его ладонь легла на живот.
— А если дочь?
— Думаешь, дочери в наставлениях не нуждаются? — тепло, исходившее от рук Кайдена, проникло и сквозь мех. — Еще как… а когда ей исполнится пять, я снова спущусь к реке и добуду самые красивые клинки, которые только можно представить.
— Девочке? — не то, чтобы Катарина возражала. Просто…
— В рукоять вставим розовые алмазы, — успокоил Кайден. — Змей обещал.
— А он знает, что обещал?
— Он уже ищет подходящие. Чтобы совсем розовые. Будет красиво. Девочки любят, когда красиво.
Катарина кивнула.
Если с розовыми алмазами, то конечно, другое дело. Да и… какая разница? Здесь, на краю мира, совсем иные правила. Здесь не имеет значения, что где-то там, далеко, появился истинный король, и камень королей, утерянный когда-то, но чудом обретенный, спел в его честь. Здесь не важно, казнил ли тот король своих друзей, которые посмели оступиться и понадеяться на дружбу. Или все же нашел в себе силы помиловать.
Простил ли жену, что родила дочь.
И сумела ли она исправить досадную оплошность, или вскоре и досюда доберутся новости о королевской свадьбе, ведь Джон точно знает, как надлежит поступать с надоевшими женами. Иногда Катарине еще снился дворец.
И отец, который умер прошлой зимой — им сообщили, ибо Джон предпочел сделать вид, что замужество Катарины и отъезд ее случились исключительно по его приказу. И многие, пожалуй, сочли это ссылкой, наказанием за упрямство.
Пускай.
Отец скончался в собственном замке. И похороны его были пышны, а имя определенно вошло в историю. В историю много чего входит ненужного.
— Бабушка хочет приехать, — Кайден очнулся первым. — И дед с ней. Сказал, что надоели ему интриги. Ты не против?
— Нет.
— Бабушка хорошая. И она точно знает, как правильно воспитывать детей.
— Уверен? — Катарина обернулась к мужу.
— Конечно. Меня же воспитала… как думаешь, о чем они поют?
Вот всегда так, стоит Катарине о чем-то задуматься, он с мыслей сбивает. Это ведь нужно подготовиться. И гостевые покои проветрить, велеть перетрясти и высушить перины, переложить лавандовыми веточками для аромата. Убедиться, что камины не чадят, гобелены чисты, а ковры теплы…
А он о китах.
— О любви, — Катарина пожала плечами. — О море? И свободе? И о том, что жизнь прекрасна?
…и Джио отписать.
…Джио тоже не слишком хорошо представляла, как надлежит воспитывать детей.
…ее девочка родилась в самую длинную ночь в году. Случилась буря. И море кипело, а ветер метался, норовя затушить огни костров, что протянулись цепочкой по берегу.
Ярились волны.
Вставали на дыбы. И скалы дрожали, но держали. И пламя в каминах ревело, спеша ответить обидчику, и сдерживалось, повинуясь воле дракона.
Гремела музыка внизу.
И почти пробивалась сквозь бурю, успокаивая новорожденное дитя, чьи глаза были цвета пламени.
— А что ты хотела, — пожала плечами Джио. В человеческом обличье она была хрупкой, и массивный живот, который Джио придерживала обеими руками, гляделся несуразно. Когда-то Катарина спросила, зачем ей быть человеком теперь. А Джио ответила, что казаться и быть — совсем разные вещи. И одно дело, когда тебя запирают в навязанном обличье, и совсем другое, когда мир и магия позволяют создать собственное. И пусть с виду оно почти не отличается от прежнего, но только с виду.
И правда, что с виду.
