Хмыкнула Джио.
А Джон нахмурился. Кажется, его давно уже не называли глупым.
— Все равно. Я не могу дать своего согласия. Она все-таки королева. А ты? Полукровка? На службе короны… — Джон приподнялся. — Ты дал клятву…
— Служить королю, — согласился Кайден, вытаскивая что-то из-за пазухи. — Лови…
Он кинул сверток в короля, и Джон поймал.
— Что за…
Алый шелк соскользнул, обнажая то, что в первое мгновенье показалось Катарине куском оплавленного стекла, мутно-белого, какого-то неровного, чем-то отдаленно напоминающего голову. Но стоило пальцам Джона коснуться поверхности, и кусок ожил.
Дрогнули щелочки глаз.
Прорезалась расщелина рта, раскрылась, зевнула и закрыла.
— Так я и думал, — кивнул Кайден и, поднявшись, протянул руку. Стоило ему коснуться странного камня, как тот встрепенулся и закричал, громко, надрывно. — Ты не король. Ты только притворяешься.
— Что за…
— Камень королей, — полушепотом произнес Сиддард, бледнея столь стремительно, что Катарина испугалась, выдержит ли сердце его. — Это… невозможно.
— Почему? — Кайден поднял ошметок ткани и поспешно закрутил орущую голову. — Мой отец получил его от своей матери. А она была королевского рода.
— Ты…
— Я отказался от одной короны, — камень все-таки замолчал, и Кайден держал его на вытянутой руке. — Мне не нужна и другая. Я пришел за своей королевой. Но если ты не отдашь ее, я выйду из этой комнаты и пройдусь по твоему дому, чтобы каждый, кто живет в нем, услышал радостную весть.
Кайден оскалился.
— Я слышал, что люди давно ждут возвращения истинного короля…
Джон молчал.
— Если этого будет мало, я выйду в город. И прогуляюсь до храма. Там, говорят, хранится древний венец. И любой может примерить его, рискнув жизнью. Только во мне крови хватит, чтобы венец удержался.
— Ты… у меня армия.
— Если понадобится, то и я соберу, — Кайден пожал плечами.
— Люди суеверны, — нарушил молчание Гевин. — А твоя армия состоит из людей. Рискнут ли они поднять руку на истинного короля? И обратить на себя гнев богов?
— Чего ты хочешь.
Ненависть Джона ощущалась яркой, что солнце.
— Я же сказал. Свою женщину. Я заберу ее, а ты — камень. Можешь спрятать его. Закопать. Утопить. Разделить на части? Хотя не уверен, что получится. Все-таки в нем еще та сила… или я могу дать тебе своей крови, немного, но этого хватит, чтобы камень запел, а венец принял тебя. И тогда больше никто и никогда не оспорит твое право на этот трон, — Кайден погладил камень, который вновь отозвался нервным дрожащим звуком. — Сначала я думал тебя убить. Но потом решил, что мой наставник прав и нужно уметь договариваться с людьми… у меня получается?
Джио расхохоталась, и отзываясь на смех ее пламя взметнулось к потолку, лизнуло витражные стекла, которые, не выдержав ласки, рассыпались яркими искрами.
Ворвавшийся воздух принес запах грозы.
А Джон провел руками по лицу.
— Потом ты уйдешь.
— Уйду, — Кайден притянул к себе Катарину. — У тебя здесь тесно и скучно. Мы в Шотландию отправимся. Или туда, где поют киты… говорят, киты умеют красиво петь.
Джон рванул кружево воротника.
— Мне тебя даже жаль, — губы Кайдена коснулись виска. — Тебя вряд ли отпустят их послушать.
— Катарина, — взгляд Джона остановился на ней. — Ты и вправду хочешь уйти… с этим? Ты… бросишь… свою сестру?
— Думаю, — говорить было тяжело, но Катарина сумела. — Она справится. Из нее получится хорошая королева.
…такая, которая сумеет удержать венец.
— А я… я желаю вам счастья.
Это Катарина сказала вполне искренне. Вот только вряд ли ей поверили.
Эпилог
Киты и вправду умели петь. Их голоса, протяжные, наполненные какой-то неизбывной тоски, летели над морем. И то успокаивалось, отпускало утреннюю серость, окрашиваясь в сине-зеленые тона. Оно подбиралось к самому берегу, оставляя на камнях клочья пены.
Кружили чайки.
И голоса их вплетались в чудесную песню.
— Вон там, видишь? — Кайден развернул. — Темное…
Катарина видела.
Обрыв.
И стену, возведенную сотни лет тому. Она успела порасти мхом, покрыться тончайшими трещинами, по которым поднимался все тот же вездесущий плющ. Правда здесь, на этом берегу, листья его то и дело покрывались инеем, но плющ будто бы не замечал.
Катарина видела море где-то внизу, далекое, как прошлая жизнь. И китов, что казались огромными тенями. Изредка они поднимались, и тогда Катарина замирала зачарованная, боясь спугнуть это, ставшее вдруг близким, чудо.
— Замерзнешь, — проворчал Кайден, поплотнее укутывая ее в плащ из меха невероятной белизны. Катарина все собиралась спросить, что за зверю принадлежал он, но потом почему-то забывала. И опять собиралась. И снова забывала.
— Не с тобой.
Она стояла бы вечность. Просто глядя, дыша воздухом, одновременно и соленым, и горьким, наслаждаясь каждым мгновеньем этого утра, которое было ничем не хуже вчерашнего. И позавчерашнего. И того, которое было раньше, и все равно у Катарины не получалось поверить, что она и вправду поселилась здесь.
На краю мира.
На острове, который, как выразилась Джио, крылом накрыть можно. Преувеличила, конечно, островок был вовсе не так уж мал. И от большой земли его отделял узкий пролив. В хорошую погоду эту, большую, землю и увидеть можно было, яркую, зеленую, укрытую перинами тумана, разрисованную скалами и огнями далеких костров.
Здесь жили люди.
Строили дома из белого камня, накрывая крыши камнем же, который раскалывали на тончайшие пластины. Они связывали их глиной и заклятьями, и крыши становились в достаточной мере прочны, чтобы выдержать зимние бури.
Люди делали узкие лодки, столь легкие, что и женщина могла перенести их на плече. И выходили в море, охотится на тюленей.
Женщины ловили рыбу.
И крюками собирали со дна водоросли, тонкие и хрупкие, которые сушили, чтобы, высушенные, вымочить в темном растворе, и вычесать, и спрясть. И пряжа выходила крепкой и легкой. Из нее делали ткань, которую раскрашивали алым.
И синим.
Здесь помнили прежний мир, и Кайдена приняли частью его. И Катарину, хотя в глазах местных женщин она порой видела удивление. И понимала его.
Она… она была чужой.
Слишком хрупкой. Слишком тонкой. Слишком светлой. И все же…
…она сделала глубокий вдох и оперлась на своего мужа. В его руках было тепло. А ветер… к ветру Катарина привыкла сразу.
