Глава 1
У свободы был вкус горелого пирожка, запивать который приходилось горьковатым и явно подбродившим компотом. По пальцам стекал жир, грозя добраться до кружевного манжета, и Катарина, оглядевшись и убедившись, что никому-то здесь не интересна, торопливо слизала каплю.
Зажмурилась от удовольствия.
Нет, жир горчил и жарили на нем явно не первую порцию этих вот пирожков. И оттого горечь его пропитала тесто, а на золотистой корочке то тут, то там появились весьма характерного вида точки. Но само понимание, что она может вот так взять и облизать пальцы…
Душа пела.
Сердце колотилось.
И только желудок опасливо заурчал, предупреждая, что привык к совсем иной еде.
— Дорогая, — мьесс Джио к пирожкам отнеслась с некоторой долей предубеждения, а компот, понюхав, и вовсе отставила в сторону. — Не подумай, что я собираюсь критиковать твой выбор, хочу лишь напомнить, что следующая остановка лишь в Бристоне, до которого, если память мне не изменяет, более двадцати миль.
Катарина икнула.
Она помнила.
Она прекрасно все помнила и даже осознавала, что эти двадцать миль в почтовой карете покажутся ей вечностью, и что не стоит усугублять ситуацию, вот так пробуя весьма сомнительного свойства пищу, но и отказать себе в этакой малости Катарина не могла. Более того, промычав в ответ что-то невнятное, она вцепилась в пирожок зубами, и тесто лопнуло, правда, не с той стороны, где ожидалось, и горячее повидло потекло на пальцы, а с них не замедлило плюхнуться на юбку.
Что ж, следовало признать, что и у свободы имелись свои недостатки.
Мьесс Джио молча протянула платок.
— Благодарю, — Катарина позволила себе еще одну вольность, ответив с набитым ртом. Но пятно платком прикрыла.
И пирожок доела.
И даже без компота. Пирожок ладно, а вот с компотом и вправду не стоит. Целительские амулеты далеко не со всякой напастью справиться способны.
— Не сожалеешь? — поинтересовалась мьес Джио, забираясь в карету. Та была огромной снаружи, но при том удивительно тесной и душной изнутри.
Жесткие лавки стояли столь плотно друг к другу, что Катарина невольно касалась других пассажиров не только руками, но и коленями, что, кажется, весьма радовало пухлого господина, устроившегося напротив. Во всяком случае, он поглядывал на Катарину с немалым интересом и время от времени даже подкручивал кончики великолепных усов.
Или вот доставал часы.
Откидывал крышку.
Глядел задумчиво, не столько интересуясь временем, сколько используя возможность продемонстрировать собственное состояние. Часы были позолоченными, а цепочка, может статься, даже золотой. И сей факт весьма заинтересовал соседку Катарины, женщину дебеловатую, степенную, обожающую рюшечки и трех дочерей, имена, да и подробности жизни которых, скоро узнали все, не зависимо от своего желания. Больше всего доставалось господину, но он не злился, а напротив, явно чувствовал себя польщенным.
Интересно.
И странно.
Странна теснота. Запахи, которых становится все больше. Многие неприятны, но Катарина согласна терпеть. И даже не тянется за платком, что пропитан розовой эссенцией. Она разглядывает этих людей, столь необычных и непривычных, что даже страшно.
Как она будет среди них?
Вот так просто… взять и жить? Она уже забыла, что так можно.
— А вы, стало быть, вдова? — женщина переключила внимание на Катарину. — И давно?
— Давно, — сердце екнуло.
А вдруг…
И тут же Катарина одернула себя. Это просто разговор. Обыкновенный. Не стоит искать в нем скрытых смыслов.
— Шесть лет.
— Сочувствую, — без толики сочувствия сказала женщина. — Сколько вам лет?
— Двадцать семь, — и здесь Катарина не лгала.
Какой смысл?
Женщина пожевала губами, будто решая, стоит ли тратить на Катарину собственное время и драгоценное мнение, но все-таки снизошла.
— И стало быть, сирота?
— Почти. Тетушка… вот… имеется.
Упомянутая тетушка приподняла кружевной платок и кивнула, обозначая, что она и вправду имеется.
— Печально, печально… у меня есть одна знакомая, — женщина наклонилась, почти легла на колени пухлого господина, чье лицо вытянулось, то ли от удивления, то ли от возмущения. То ли просто от страха не совладать с внушительными достоинствами случайной знакомой.
Этак ведь и раздавить человека можно.
— У нее весьма обширные знакомства, если вы понимаете… — громким шепотом произнесла женщина.
Катарина не понимала, но кивнула.
— И она весьма охотно способствует устройству личного счастья…
Господин крякнул, а Катарина с трудом удержалась, чтобы не сказать, что ее счастье однажды уже устроили. Хватит.
— И если пожелаете…
На нее уставились, ожидая ответа. Фыркнула мьесс Джио, а Катарина, потупившись, пролепетала:
— Понимаете… я… я так любила мужа… я до сих пор забыть его не могу.
И подхватила слезинку.
— Ну и дура, — спокойно ответила женщина, возвращаясь на место.
Как есть.
Полная.
Кто еще добровольно променяет великолепный дворец на захолустный городишко? Откажется от титула и состояния, что стоит за этим титулом? Власти? Привилегий?
Ночных кошмаров.
Страха, что однажды она, Катарина, станет слишком заметной фигурой, и тогда… дворцовые лестницы круты, а коридоры темны. И слабой ли женщине справиться с тварями, что в них обретают?
Нет, нет…
Она отвернулась к окошку, крохотному и мутному, будто сделанному специально для того, чтобы подразнить. За ним проплывали поля и какие-то домишки. Колеса грохотали. Карета тряслась. И хотелось закрыть глаза и уснуть. Усталость навалилась сразу и вдруг. И руки задрожали, накатил привычный ужас, лишая самой способности двигаться, оставив одно желание — сползти на грязный пол и забиться под лавку. Но теплое прикосновение мьесс Джио вернуло способность дышать.
И считать.
Один — аметист. Хороший камень для целительских амулетов, но не терпит серебра, начинает болеть и мутнеет. А вот на платине, напротив, раскрывается.
Аместистами были украшены браслеты, которые надевали королеве на руки. И на ноги. До того, как эти руки и ноги украсились иными узорами. Браслеты древние, тяжелые и больше всего напоминают кандалы. И Катарине знает, что эти браслеты вполне могут смениться настоящими кандалами.
