Книга Bella Германия - Даниэль Шпек

Итак, он потерял обеих своих женщин. Насколько щедрым было к Винченцо лето, настолько безжалостной оказалась зима. Винченцо пытался отвлечься, посетил две свадьбы и отплясывал там как безумный. Слишком уж долго он пробыл в подвешенном состоянии, а за того, кто отказывается принимать решение, решает судьба.

– Не плачь ты по ней, она того не стоит, – утешала его старая Мария.

Розария шикала на мать. Она успела сдружиться с Таней больше, чем казалось. Этот дом скучал без скрипа ручной кофемолки, стука пишущей машинки и немецкой речи.

Винченцо ночами бродил по комнате, он не спал и почти не ел. Несмотря на непрекращающийся дождь, каждый день он шел на скалы, где они сидели с Таней. И безжалостно клял себя. Куда подевалось его высокомерное легкомыслие – гордость обездоленных, которым принадлежит весь мир?

Его ровесники давно уже шли каждый своей дорогой. Ютились в квартирах с соседями, но учились, обзаводились семьями. У Винченцо же не было ни подруги, ни профессии, ни студенческого билета. Все, что у него имелось, – чужой автомобиль.

Он часами сидел на террасе, настроив транзисторный радиоприемник на «Немецкую волну». Когда передавали что-нибудь об антифашистских движениях и РАФ, напрягался, с ужасом ожидая услышать фамилию Тани.

Розария приносила ему кофе и кексы, но в конце концов не выдержала и она.

– Позвони ты Кармеле!

Винченцо затряс головой. Он знал, что Кармела не простит ему то, что он выбрал не ее. Она не из тех женщин, кто довольствуется половиной. Себя Кармела отдала Винченцо целиком, он же не мог ответить ей тем же.

– Поезжай к ней, – настаивала Розария. – Она же любит тебя.

– Но я не хочу быть крестьянином, понимаешь ты? С Таней я был свободен, а с Кармелой буду чем-то вроде работника при ее отце.

Розария вздыхала:

– Чего ты тогда хочешь, Винченцо?

– Чтобы меня оставили в покое!

Он становился несносен. Даже Розария с удовольствием выставила бы его из дома, не помогай он малышке Мариэтте со школьными заданиями. Когда Розария попыталась убрать с террасы машинку Тани, Винченцо встал на дыбы. Кричал, что никому, кроме Мариэтты, не дозволено прикасаться к Таниному подарку.

– Эта машинка печатает только немецкие слова! – проорал он.

После чего принялся учить Мариэтту языку страны, где жил ее отец.

Розария позвонила Джованни, потребовала урезонить племянника. И потом – благо длина провода позволяла – принесла телефон на террасу.

– Привет, Винче!

Голос дяди всегда звучал радостно, независимо от настроения.

– В чем дело?

Джованни объяснил племяннику, что любовные страдания штука, безусловно, полезная, но в меру. Одна-две недели – больше человеку не позволено себя жалеть.

– Радуйся, что свободен и можешь наконец заняться своими проблемами.

– Как дела в Германии? – спросил Винченцо.

– Да какие здесь могут быть дела? Люди боятся тратить деньги. Толпы безработных, да еще дружки твоей Тани устроили нам хорошее grande casino… Бардак, одним словом. И повсюду полиция.

– Почему ты не приезжаешь, Джованни?

– Законы меняются. Однажды меня могут не пустить обратно в Германию. Турки, к примеру, уже пакуют чемоданы. Мы, итальянцы, еще не в самом худшем положении, но кто знает, как все обернется завтра. Но ты можешь вернуться.

Винченцо молчал. Он надеялся, что однажды они с Таней вернутся в Германию. Но что ему там делать без нее?

– Послушай, Винченцо, – продолжал дядя, – очнись ты уже. Ты должен поступить в этот чертов университет. Так хотела твоя мать.

– Не беспокойся, дядя Джованни.

– Но я беспокоюсь. И тебе следовало бы побольше беспокоиться, вместо того чтобы без дела шляться по деревне.

Винченцо уже понял, откуда ветер дует, – из дома Калоджеро. Он повесил трубку. Родные взяли его в тиски. Сейчас Винченцо как никогда понимал Таню.

Ночью его охватил страх. Винченцо лежал в холодной постели и слушал, как гудит море за скалами. И вдруг увидел обоих своих отцов у изголовья. Один обозвал его неудачником, другой – жуликом. А затем мимо прошелестела тень бабушки, вся – безмолвный упрек. И под конец появилась Джульетта, положила ладонь на пылающий лоб сына. Винченцо задыхался. Он распахнул окно. До чего же он боялся прожить несостоявшуюся жизнь – как она.

Когда он в прокуренном баре пялился в экран телевизора, то что бы ни передавали – футбол, политические дебаты или «Формулу-1», – видел только победителей и проигравших, тех, кем все восторгались, и тех, кого презирали или жалели. Его не отпускал страх, что он из последних. Что никогда не стать ему обычным человеком, который коротает свой век в темном сыром домике и искренне радуется жизни. Что он из тех, кто однажды шагнул под лучи софитов только ради того, чтобы облажаться у всех на глазах. Чтобы на краткий миг вынырнуть на поверхность и тут же скрыться в пучине небытия – теперь уже навсегда.

Но затем он вспоминал своего кумира Нино Лауду, горевшего, но не сгоревшего в «феррари», сумевшего после той страшной трагедии вернуться на трассу. И доказать всем, что своей жизнью он распоряжается сам.

Однажды в феврале, после бессонной ночи, Винченцо собрал вещи в небольшую спортивную сумку и ближайшим паромом отбыл в Палермо.

Он должен наконец забыть Таню, а также доказать – Кармеле и всем остальным, – что его недооценивали. Винченцо поклялся себе и близко не подходить к дому Калоджеро. Если ему и суждено снова увидеться с Кармелой, то только человеком, чего-то добившимся, ставшим кем-то – победителем.

Нино Ваккареллу он отыскал в школе. «Летающий лектор» – так называли коллеги отставного пилота. Поразительно, но Ваккарелла вспомнил Винченцо. А когда тот принялся описывать ему, как все лето только тем и занимался, что ежедневно изучал трассу, Ваккарелла так расчувствовался, что не смог ему отказать. Да, он уже не в игре, но связи-то остались.

Так Винченцо оказался в пиццерии в компании Клаудио, брутального владельца автосалона и небольшой команды гонщиков. Было время, Клаудио и сам блистал на трассе, но потом сломал позвоночник, катаясь на лыжах. Так чужое несчастье обернулось для Винченцо последним шансом.