– Я ничего вам не скажу, – проговорила она краснея, – и не дам вам своими словами повода ни уменьшать, ни усиливать ваши подозрения; но если вы попытаетесь их разрешить, наблюдая за мной, то приведете меня в такое смятение, что оно всем бросится в глаза. Бога ради, – продолжала она, – позвольте мне не встречаться ни с кем, под предлогом какой-нибудь болезни.
– Нет, сударыня, – возразил он, – все скоро догадаются, что это обман, к тому же я хочу полагаться только на вас саму; выбрать такой путь подсказывает мне сердце, и разум советует мне то же самое. Ваш нрав таков, что, оставляя вам полную свободу, я заключаю вас в границы более тесные, чем если бы я сам их определил.
Принц Клевский не ошибался: доверие, которое он выказывал жене, еще больше укрепляло ее против господина де Немура и заставляло принимать решения более суровые, чем могло бы сделать любое принуждение. Итак, она ездила в Лувр и к дофине, как обыкновенно, но избегала присутствия и взглядов господина де Немура так тщательно, что едва ли не вовсе лишила его счастья верить, что он любим. Он не видел в ее поведении ничего, что не убеждало бы его в обратном. И только одно подтверждало, что он не ошибался: глубокая грусть принцессы Клевской, которой она не могла скрыть, как ни старалась. Быть может, любезные взгляды и речи не разожгли бы его любовь так, как эта строгость в поведении.
Однажды вечером, когда принц и принцесса Клевские были у королевы, кто-то сказал, что ходят слухи, будто король назначит еще одного из придворных вельмож сопровождать Мадам в Испанию. Принц Клевский не сводил глаз с жены, пока говоривший продолжал, прибавив, что это, возможно, будет шевалье де Гиз или маршал де Сент-Андре. Он заметил, что ни эти два имени, ни предположение, что они проделают это путешествие вместе с ней, не нарушили ее спокойствия. Это привело его к догадке, что ни один из них двоих не был тем, чьего общества она страшилась, и, желая проверить свои подозрения, он вошел в кабинет к королеве, где находился и король. Пробыв там какое-то время, он вернулся к жене и негромко сказал ей, что узнал, кто поедет с ними в Испанию: это господин де Немур.
Имя господина де Немура и мысль о том, что ей придется видеть его всякий день во все время долгого путешествия, в присутствии мужа, привели принцессу Клевскую в смятение, которого она не сумела скрыть; и, желая объяснить его другими причинами, она сказала:
– Для вас очень досадно, что выбор пал на герцога. Ему достанется половина всех почестей, и мне кажется, вам следует попытаться устроить так, чтобы король избрал кого-то другого.
– Нет, не тщеславие, сударыня, – отвечал принц Клевский, – заставляет вас бояться того, что господин де Немур поедет со мной. У вашего огорчения иная причина. Это огорчение открывает мне то, что о другой женщине я узнал бы по той радости, которую она бы испытала. Но вам нечего бояться: то, что я вам сказал сейчас, – неправда, я придумал это для того, чтобы подкрепить догадку, в которой, впрочем, и так был слишком уверен.
После этих слов он вышел, не желая своим присутствием усиливать и без того глубочайшее, как он видел, смятение своей жены.
В эту минуту появился господин де Немур и тотчас же заметил состояние принцессы Клевской. Он подошел к ней и тихо сказал, что из почтения не смеет спросить, отчего она более задумчива, чем обыкновенно. Голос господина де Немура заставил ее прийти в себя, и, глядя на него, но не слушая, что он говорит, волнуемая собственными мыслями и страхом, что муж увидит его рядом с ней, она сказала:
– Бога ради, оставьте меня!
– Увы, сударыня, – отвечал он, – я и так слишком стараюсь вам не докучать, на что вы можете пожаловаться? Я не смею заговорить с вами, не смею даже на вас взглянуть; я всегда приближаюсь к вам с трепетом. Чем я навлек на себя эти ваши слова и почему вы даете мне понять, что я как-то причастен к вашей теперешней печали?
Принцесса Клевская была очень недовольна собою, что позволила господину де Немуру объясниться прямее, чем во всю его жизнь. Она покинула его, не ответив, и вернулась домой в большем волнении, чем когда бы то ни было. Муж тотчас заметил, что ее смятение еще усилилось. Он видел, что она боится, как бы он не заговорил о случившемся. Он прошел вслед за ней в ее кабинет и сказал:
– Не избегайте меня, сударыня, я не скажу вам ничего, что могло бы вам быть неприятно; я прошу вас простить меня за неожиданное потрясение, которому я был причиной. Из всех людей на свете господин де Немур – тот, кого я более всех страшился. Я вижу, какой вы подвергаетесь опасности; храните власть над собой из любви к себе самой и, если возможно, из любви ко мне. Прошу вас об этом не как муж, но как человек, все счастье которого вы составляли и который питает к вам страсть более нежную и пылкую, чем тот, кого ваше сердце ему предпочло.
Принц Клевский был очень взволнован, произнося эти последние слова, и едва мог их закончить. Жену его это потрясло и, разразившись слезами, она бросилась ему на шею с такой нежностью и мукой, что повергла его в состояние, немногим разнившееся с ее собственным. Какое-то время они провели в молчании и расстались, не в силах говорить друг с другом.
Приготовления к свадьбе Мадам завершились. Герцог Альба прибыл взять ее в жены от имени Филиппа II. Он был встречен со всей пышностью и всеми церемониями, каких только можно ожидать в подобных случаях. Король выслал ему навстречу принца де Конде, кардинала Лотарингского и кардинала де Гиза, герцогов Лотарингского, Феррарского, Бульонского, д’Омаля, де Гиза и де Немура. Их сопровождало немало дворян и множество пажей, одетых в их ливреи. Сам король ждал герцога Альбу у первых ворот Лувра с двумя сотнями своих дворян во главе с коннетаблем. Приблизившись к королю, герцог хотел обнять его колени, но король не дал ему этого сделать и повел рядом с собой в покои к королеве и к Мадам, которой герцог Альба привез великолепный подарок от своего повелителя. Затем он прошел к принцессе Маргарите, сестре короля, засвидетельствовать ей почтение герцога Савойского и подтвердить, что он прибудет через несколько дней. В Лувре устраивали многолюдные вечера, чтобы показать герцогу Альбе и принцу Оранскому, его сопровождавшему, придворных красавиц.
Принцесса Клевская не осмелилась избавить себя от необходимости появляться там, как бы ей того ни хотелось, из страха огорчить мужа, велевшего ей непременно туда ездить. К тому же ее подвигало решиться на это отсутствие господина де Немура. Он выехал навстречу герцогу Савойскому, а когда тот приехал, обязан был почти постоянно находиться при нем и помогать во всем, что касалось свадебных церемоний. Из-за этого принцесса Клевская видела господина де Немура не столь часто, как обыкновенно, что приносило ей некое успокоение.
Видам де Шартр не забыл своей беседы с господином де Немуром. Он оставался в убеждении, что история, рассказанная ему герцогом, была его собственная история, и видам наблюдал за ним так внимательно, что непременно угадал бы истину, если бы прибытие герцога Альбы и герцога Савойского не внесло перемен и новых забот в жизнь двора и не помешало бы видеть то, что могло открыть ему глаза. Желание узнать истину или скорее естественная склонность человека рассказывать все, что ему известно, тем, кого он любит, подвигли его сообщить госпоже де Мартиг о необычайном поступке особы, признавшейся мужу в страсти, которую она питала к другому. Он уверил госпожу де Мартиг, что господин де Немур и был тем, кто внушил эту пылкую страсть, и просил помочь ему наблюдать за герцогом. Госпожа де Мартиг была очень довольна, что узнала это от видама; и то любопытство, которое, как она видела, дофина выказывала к тому, что касалось господина де Немура, возбуждало в ней еще большее желание разгадать эту историю.
