мы обсуждали, как вести себя в подобных ситуациях. Я показывала людей, к которым можно обращаться за помощью, если она нужна. Это могут быть полицейские, охранники или женщины с детьми. И, конечно же, Мышка осведомлена, что с незнакомцами никуда и ни при каких обстоятельствах не стоит идти, что бы ни обещали взамен.
— Полиция проверяет камеры и дороги, по которым могла идти Марина. Уже внесли информацию в базу данных и разместили на сайте.
Я коротко киваю, получив отчёт от мужа, и утыкаюсь лбом в окно автомобиля. Именно он на связи с правоохранительными органами вот уже три часа подряд. Жаль, что положительных результатов нет. И я не знаю, что мне думать, как быть и жить дальше.
Руки холодеют. Я в отчаянии. Не хочу визуализировать плохой исход, но и хороший не получается.
Мне ничего не нужно, клянусь. Только бы дочь была жива и здорова. Разве это так много?
Сотрудники полиции подбадривают и утешают, хотя я и ожидала вовсе другого отношения — осуждения и презрения.
Любой человек в состоянии эмоционально стресса не думает о рисках в своих действиях, а что говорить о ребёнке? В такие минуты ему срочно нужно выплеснуть негатив, и он просто убегает. Не предполагая, какие люди встретятся ему на пути, что будет дальше и как после этого возвращаться домой.
Звонок мобильного телефона вырывает меня из гнетущих рассуждений. Больше всего я боюсь, что это окажется Галина Сергеевна, а я сейчас не в том состоянии, чтобы объясняться и подбирать слова.
Но номер на дисплее мне незнаком, и я быстро снимаю трубку.
— Мам, забери меня…
За рёбрами происходит резкий стремительный взрыв. Я издаю какой-то нечленораздельный пугающий звук и цепляюсь руку Наиля не то, чтобы остановился, не то, чтобы скорее ехал вперёд.
— Солнышко, скажи, где ты! Просто скажи, откуда тебя забрать?!
Мой голос прорывается и переходит на крик. Я сыплю вопросами. Медленно умираю и плавно возрождаюсь, хватаясь за появившийся шанс, как за последнюю спасительную соломинку.
В динамике раздается шорох. Трубку берёт незнакомая женщина и монотонно поясняет, что к ней в магазин пять минут назад пришла наша девочка и попросила о помощи. Она напугана и дико хочет домой.
Последние метры я доезжаю, не в силах усидеть на месте, и открываю дверь автомобиля почти на ходу, едва вижу вывеску с нужным названием супермаркета.
Бегу быстро, не чувствуя почвы под ногами. Дёргаю дверную ручку. Попадаю внутрь. Мажу взглядом по скромному тесному помещению и наконец замечаю Мышку, которая сидит рядом с кассой и болтает с миловидной женщиной лет шестидесяти.
Следом опять наступает провал. Я заключаю дочку в объятия и прижимаю к себе. Успокаиваю, хотя она и не плачет.
— Мам, я хотела вернуться, но заблудилась…
Звуки доносятся, будто в вакууме. Лишние чувства притуплены. Меня лишь топит теплом и любовью, когда я наблюдаю, как Наиль подхватывает на руки Маришку и крепко зажмуривается.
Казалось бы, счастливый конец, но нет.
Дальше предполагается долгая бумажная волокита с полицией. Мы с Мышкой свободны, поэтому забираемся на заднее сиденье автомобиля и выдыхаем, а муж продолжает заниматься всем сам.
Так странно. Я всегда считала нашу семью более, чем благополучной, но всё перевернулось вверх дном и вот уже мы отчитываемся о том, почему должным образом не исполнили родительские обязанности относительно воспитания ребёнка.
Понятия не имею, что будет дальше? Штраф, другая ответственность? Проверки опеки? Но это становится совершенно неважным.
Дочь опускает голову на мои колени и тихо всхлипывает. Я ничего не требую и не включаю поучительный тон, просто глажу мягкие волосы и ловлю дозу умиротворения.
— Мы с папой сильно тебя любим.
Моргает и молчит. Знает, конечно же.
— И мы так сильно испугались — как никогда в жизни, что чуть с ума не сошли.
Марина успокаивается и рассказывает, как провела последние три часа. Сначала была злость и обида. Затем принятие и смирение. А потом — долгие попытки найти дорогу домой.
Из-за жуткой растерянности дочь думала, что сама справится со своей бедой, но чужие незнакомые улицы только путали и путали… Пока Мышка не взяла себя в руки и не вспомнила, чему я когда-то её учила. Она нашла магазин и попросила у продавца телефон, чтобы позвонить.
В какой-то момент рассказ становится тихим и вялым. Маришка зевает и закрывает глаза. Худенькая, трогательная. Я поправляю плед и продолжаю гладить спину и волосы до тех пор, пока она не засыпает.
На душе должно стать легче, что всё вернулось на круги своя, но пока не получается. Зубы до сих пор отстукивают, сердце в панике мечется по телу, а неуместные догадки «что было бы, если…», всё лезут и лезут в голову, не оставляя в покое.
Я перевожу взгляд в окно и наблюдаю за мужем. Как благодарит продавца, общается с полицией и заполняет документы. Спустя минут сорок разворачивается и направляется к нам.
— Спит… — говорю Наилю шепотом.
На хлопок двери дочь не реагирует, продолжая мирно посапывать на моих коленях.
— Мы отделались строгим предупреждением, — произносит муж, бросая в бардачок какие-то бумаги. — В первый и, надеюсь, последний раз.
Шумно выдохнув, он откидывается на спинку сиденья и находит меня взглядом в зеркале заднего вида.
Я набираю в лёгкие больше воздуха. Медлю, но все же решаюсь:
— Нам нужно разъехаться…
В полной тишине рушится привычный устойчивый мир, превращаясь в тот самый пепел, которого я хотела.
Мы с Наилем оба понимаем, что это самое правильное и взвешенное решение, которое принималось за последнее время. И, тем не менее, замираем и не двигаемся — выдерживаем зрительный контакт, проверяем реакции. Живы, дышим. Кажется, даже существуем.
Будет ново и непривычно. Местами дико. Потом, возможно, ничуть не хуже, а даже лучше.
Мы обязательно продолжим быть лучшими родителями для Мышки. Вместе её воспитаем и поставим на ноги. Разделим обязанности, в том числе и финансовые. Будем рядом, когда нужно. Подхватим, утешим. Залюбим. Всё как и прежде.
А ещё мы
