за мной. Я вскинул ружье, выстрелил по нему, он упал…
Потом я заметил, что кто-то гонится за мной в гражданской одежде. Я выстрелил и в него…»
Все просто, буднично.
Хладнокровно, обдуманно, без аффектации и какой бы то ни было истеричности выродок, чье сознание было изуродовано фанатичной матерью, а темперамент разогрет самогоном, —
шел убивать отца;
тяжело ранил представителя закона, который хотел ему в этом помешать;
хладнокровно убил еще одного человека;
стрелял в третьего…
Суд по достоинству воздал бандиту.
Но ставить точку на этом нам кажется преждевременным. Мы бы хотели сказать несколько слов о моральной и юридической соотносимости ответственности родителей за преступления их детей. Советским законом провозглашен принцип ответственности за конкретную вину. Родственники преступника свободны от правового преследования за его действия. Это, несомненно, демократическое и гуманное положение. Однако также несомненно, что весь смысл нашего законодательства, все нравственные традиции нашего общества несовместимы с моральной безответственностью тех людей, что подчас в значительной мере виновны как воспитатели в безобразных поступках и преступлениях своих детей.
Разговаривая с родителями несовершеннолетних преступников, мы сплошь да рядом слышали от них: «Мы их этому не учили…», «Мы их воровать не посылали…», «Мы их не просили хулиганить…».
Это чистая правда. В подавляющем большинстве случаев – не учили, не просили, не посылали. И все-таки воровали, хулиганили, убивали. И многие родители готовы объяснить поведение своих детей чем угодно: дурным влиянием улицы, плохим воспитанием школы, недобрыми дружками. Чем угодно, только бы это оправдывало поведение их ребенка, только бы освобождало от личной ответственности. И уж совсем им не приходит в голову, что они сами тоже виновны.
Стремление избавить от заслуженной кары свое бесценное чадо иногда переходит все мыслимые пределы, все нравственные рубежи и устои, превращаясь если не юридически, то морально в соучастие.
Десятки трудящихся обратились в адрес одного нарсуда. Они требовали суровой кары Богатову, семнадцатилетнему пьяному подонку, убившему с неслыханной жестокостью студентку. По самому характеру содеянного, будь в Богатове хоть крупица человеческого, он должен был бы наложить на себя руки.
Но его мать обратилась в суд со следующим заявлением:
«Парень всегда был хороший, вежливый. Геннадий оступился (оступился?!) один раз в жизни, не ломайте ему судьбу, не приговаривайте к тюрьме – я беру его на свои поруки, и больше он ничего подобного не повторит».
Даже нас, обязанных в силу взятой на себя исследовательской задачи быть бесстрастными летописцами, охватила ярость при чтении этого, с позволения сказать, «документа». Какая же наглость, какой безмерный цинизм, какое животное слепое чувство должно было водить рукой матери убийцы, когда за страшную безвинную смерть хорошей, серьезной, незнакомой ей девушки она просила просто пожурить ее сыночка, «не ломать жизнь» бандиту, пьянице и садисту.
Она, наверное, не учила своего сына убивать. Но она и не научила его такому обязательному, такому простому и естественному, как сама природа, принципу – убивать нельзя. И когда он все-таки убил, то она и кары не захотела принять. Нет за ней вины, и за сыном нет – вот и весь закон ее совести. Хотя говорить о совести человека, для которого зверское убийство означает «он впервые оступился», – просто глупо.
«Ведь если бы Геннадий был действительно плохой мальчик!..» – горестно вздыхает мать.
А в самом деле: что же он должен был совершить, чтобы стать действительно плохим мальчиком – с ее точки зрения?..
Вот так мы и подошли постепенно к той грани, за которой начинается для нормальных людей мрачный мир непонятного, нелогичного, нечеловечного. Мир, где растоптаны представления о всех нравственных ценностях и о самой высшей из них, неповторимой, необратимой – человеческой жизни. Нормальный человек способен понять большинство обычных преступлений: от кражи и внешне безмотивного хулиганства до грабежа и разбоя, представляющих в практике, как правило, сплав из этих, более простых элементов. Но убийство, вероятно, именно в силу своей окончательности, необратимости последствий, с трудом укладывается в сознании людей и кажется чем-то чуть ли не сверхъестественным, делом рук каких-то иных существ, нелюдей. Образно говоря, так оно и есть, хотя анализ преступности показывает, что нелюди эти – не таинственные пришельцы извне, наоборот, они рождаются, воспитываются рядом с нами, чтобы однажды взорваться своим смертоносным содержимым, развившимся на почве нездоровых инстинктов, уродливого склада личности, отсутствия социального воспитания.
Конечно, эта мрачная тема в тягость и нам, авторам, и читателям. Тем более что речь идет о несовершеннолетних. Однако в рамках задач, которые мы перед собой поставили, обойти этот вопрос невозможно, особенно если учесть, что мы считаем: большинство преступлений, а опасных и тяжких – в особенности, уходит своими корнями в проблему преступности несовершеннолетних. И любая попытка разобраться в закономерностях этих процессов, найти объективные формы их выражения, их признаки и способы выявления будущих тяжких преступников на менее опасных стадиях их деятельности, – служит на пользу общественному благу, а значит, необходима.
Современный западный мир, в особенности США, захлестнула за последнее десятилетие волна особо опасной преступности, среди которой видное место занимает преступность несовершеннолетних. Отдельные группы этих преступлений обусловлены различными факторами – от политической преступности до тех самых, внешне безмотивных преступлений, о которых мы начали говорить выше. Причем характерной предпосылкой развития последней группы преступлений является резкий рост преступности политической. В самом деле, перейдя на современном этапе своего развития к прямому насилию в политической жизни, к разрешению политических вопросов не устаревшими, «консервативными» методами, а прямой силой огнестрельного оружия, капиталистическое общество вызвало к жизни мрачные силы преступности в своих недрах, породило кровавые преступления, не связанные с какими-либо прагматическими формулировками. Достаточно сказать, что после роковых выстрелов в Далласе, оборвавших жизнь президента США Джона Кеннеди 22 ноября 1963 года, произошла целая серия бессмысленных кровавых убийств, совершенных вне пределов разумной оценки умысла преступников. Так, признанный вменяемым студент Чарли Уитмен, предварительно зарезав свою жену и мать, взобрался с винтовкой на небоскреб в городе Остине (штат Техас) и за короткий срок перестрелял сорок девять человек, из которых пятнадцать умерли. Некий Спек зверски убил в Чикаго восемь девушек-медсестер. Молодые парни Смит и Хикок без всякого смысла и необходимости вырезали целую семью простого фермера в Холкомбе. Чарльз Старкветтер с 15-летней подружкой разъезжали по всей Америке и ради «удовольствия убийства» перестреляли много людей. И так далее – список кровавых преступлений можно продолжать без конца.
Мир не остается равнодушным – эти преступления находят сотни своих исследователей, пытающихся разобраться в их причинах и истоках. Наиболее здравомыслящие приходят к некоторым основным выводам: уитмены, хикоки, спеки, старкветтеры – возникают в
