осталась незаконченной. Парень прыгнул через кювет и выстрелил в лейтенанта из ружья, навскидку, в упор, из обоих стволов.
Прижав ладони к животу, Яновский смотрел, как между пальцами струйками бьет кровь, потом сказал:
– Это моя кровь…
И громадное удивление было в его голосе, потому что немыслимо было в такое яркое весеннее утро пролить кровь, когда только накануне ночью распустились листья и в воздухе волнами перекатывался тяжелый сладкий аромат тополиного меда.
Все кружилось перед глазами, и маячило где-то рядом бледное, круглое лицо Тимошина, и голос его доносился издалека:
– Ну, потерпи еще немного, еще немного. Мы тебя перенесем сейчас в машину…
Яновский задыхался и говорил поэтому медленно, хрипло:
– Передайте по рации сообщение в горотдел, вызовите опергруппу. Сами садитесь в машину и преследуйте на ней парня. Он далеко уйти не мог.
– А ты? Ты-то как же?
Яновский слабо улыбнулся:
– Ты ведь мне все равно не поможешь. Пришлют «скорую помощь». А вы – за ним быстрее езжайте. Выполняй.
Разбрасывая колесами грязь и прошлогодние бурые листья, «газик» рванулся в лес.
Когда примчалась опергруппа, Яновский был еще в сознании. Он сказал начальнику уголовного розыска Логинову:
– Его надо взять немедленно. А то он кого-нибудь еще убьет…
Обнимая лейтенанта за плечи, Логинов улыбнулся:
– Ты, самое главное, не волнуйся. Теперь держись. А уж мы-то его возьмем. Только через мой труп уйдет… – Врачу «скорой помощи» сказал: – Сделайте, что можете. Лейтенант должен жить во что бы то ни стало, двадцать восемь лет парню.
И побежал догонять ушедших вперед оперативников.
– Ребята, цепью через овраг! – крикнул он и оглянулся на отъезжавшую с Яновским санитарную машину. Он не знал, что его лицо уже пляшет в прицеле ружья убийцы. Грохнул выстрел, и Логинов, пробежав по инерции несколько шагов, упал. Пуля попала прямо в голову.
Тимошин, подняв его пистолет, бросился в кусты. Из леса доносились выстрелы – методично отстреливаясь, убийца уходил от погони, в чащу…
На другой день 17-летний бандит Алексей Семин был арестован.
…Семья Семиных в деревне ничем не выделялась: нормальные, спокойные люди, муж и жена и маленький сын – Лешка. Родители трудились, мальчишка подрастал, пошел в школу. И тут семейный лад Семиных дал трещину: начались споры, ссоры, скандалы. Что такое – остыла супружеская любовь? Нехватки в доме? Муж пьянствует или жена безобразничает? Ничего подобного. Разлад в семью – как это ни странно! – внес Лешка. Парень оказался «трудным», упрямый, ленивый, вороватый. Отцу не по душе были эти его «достоинства», и он в меру своих, более чем скромных, педагогических познаний старался исправить сына: совестил его, объяснял, уговаривал, наказывал. Отцу помогали: школа привлекала его для совместного принятия мер к сыну – поведение парня обсуждалось родительским комитетом школы и педсоветом. Вызывали Лешку, увещевали, грозились наказать и на совете старейшин при сельсовете. Ничего не помогало: парень продолжал хулиганить, лодырничать, курить. Понемногу пристрастился к выпивке, воровал по мелочи. Измученный педсовет вынужден был снизить восьмикласснику Семину Алексею оценку по поведению. Педсовет записывает в свой протокол: «Ученик плохо ведет себя, дерзит учителям, бьет соучеников, курит и ломает школьное имущество, учебой не интересуется…»
Со сниженной оценкой по поведению Семин окончил 8-й класс. А ссоры в семье все продолжались. Соседи Семиных в один голос заявили впоследствии на допросах:
«Частые скандалы в их доме бывали из-за того, что отец наказывал хулигана и воришку – сына, а мать яростно заступалась за него».
Характерно, что когда следователь допрашивал Семина-отца, он, согнутый мучительным стыдом и ужасом происшедшего, сказал откровенно и честно:
«Сколько я ни старался на него повлиять, ничего не помогало. А сын лодырничал, озорничал, курил, выпивал, потом и воровать стал по мелочам…»
Действительно, случаи воровства знало все село. Кроме матери Алексея.
– Я таких случаев не знаю, не помню, – заявила она, слепая в своей материнской неуемной любви, слепая настолько, что «забыла» самый последний, свежий случай, когда Алексей, уведя со двора знакомого лошадь, поехал на ней кататься.
Поскольку животное не развивало, видимо, той скорости, которая требовалась вору, он беспощадно, изуверски избил лошадку, а потом выколол ей глаза! Об этом с возмущением говорит вся деревня, а мать – «забыла». Некоторые читатели воскликнут, вероятно: «Да он ненормальный, он садист, такая жестокость несвойственна человеку!» Правильно. Ненормальный. Наша мораль не может назвать «нормальным» садиста и убийцу. И все же юриспруденция – наука точная.
«У Семина ясное сознание, он полностью во всем ориентируется. На вопросы отвечает охотно, хотя и требует к себе особого подхода. О преступлении рассказывает подробно, даже рисуется при этом, хочет показать себя „бывалым“. Легкомыслен» – так специалисты характеризовали Семина в период следствия.
Не задумываясь о том, кого она вырастила в безмерном, мы бы сказали животном родительском эгоизме, мать Семина пытается выгородить убийцу-сына. Для этого она использует свой убогий правовой арсенал, полагая, что раз «парень был выпимши, значит не так уж сильно виноват…».
«В праздник, – показывает она на допросе, – я налила Алексею полстакана водки, он выпил, взял отцово ружье и пошел…»
Сын ее более правдив:
«Мать дала мне самогону» (а не водки, как «скромно» показала мать). «Я выпил два граненых стакана» (а не «скромные» материнские «полстакана»).
Мать «жалела» сыночка всегда, защищая его от «отца-изверга», «извергов»-учителей и всех прочих «извергов», хотевших сделать ее сына человеком. «Пожалела» она его и в утро рокового дня – дня, когда он стал убийцей. «Пожалела» по-своему, по-дикому: налила самогона!
События развивались. Семин-отец был недоволен сыном: определившись после восьмого класса в школу киномехаников, Алексей проболтался там год, сбежал оттуда, вернулся домой и бездельничал. За это отец наказал его: «Нечего тебе шататься по улицам, сиди дома и думай – что дальше делать будешь!»
Вот и сидел он, и думал, пока… пока его мама не «пожалела». Тут события стали развиваться стремительно.
Предоставляем слово самому Алексею:
«…После выпивки меня взяло зло на отца, что он меня никуда на праздники не пускал. И я решил убить его…
…Я взял его ружье и патроны и пошел в обход кладбища, где в это время находился отец. В обход – это чтобы меня народ не видел…»
Здесь-то, по дороге в обход кладбища, и произошла драма, в ходе которой работники милиции своими телами заслонили Семина-отца от пули его пьяного, озверевшего в своей злобной идиотской ненависти сына.
«В Яновского я не целился, – эпически сообщал на следствии Алексей Семин. – Но он за мной погнался, поэтому я решил его попугать и выстрелил по очереди из обоих стволов…
…Потом появился Логинов. Он гнался
