Утром ураган еще был далеко на юге, где-то у берегов Джорджии, в основном отыгрываясь на кораблях в океане. Но вчера он успел накуролесить на Багамских островах и даже зацепил краем Флориду. В Майами, в Форт Лодердейле и в Вест Палм-биче ущерб был значителен и исчислялся в сотнях миллионов долларов.
Еще радио таинственно сообщало, что барометр неумолимо падает и быстрая, перемена атмосферного давления уже начинает ощущаться людьми преклонного возраста, а также больными, страдающими сердечными недугами.
На дедушке Соле перепад в атмосферном давлении внешне никак не сказался. Он был, как всегда, подвижен и многоречив. И бурно проявлял радость по поводу приезда внучки. Но другие обитатели этого дома уже лежали пластом в кроватях, задыхаясь и ловя воздух пустыми, без искусственных челюстей ртами. Коридоры были необычно пустынны, и по ним лишь шмыгали озабоченные негритянки в белых халатах, распахивая то одну, то другую дверь. Остро пахло лекарствами.
В большом зале с десятками столов, за каждым из которых обычно завтракали по четыре человека, теперь можно было насчитать в разных концах не больше дюжины еще способных передвигаться стариков. Вернее, старух. Они крепче и живучей стариков. Из мужчин в столовой сиял серебристым пушком вокруг розового темени один лишь дедушка Сол. Если не считать седогривого Альберта Эйнштейна, из рамы на стене взиравшего своими печальными глазами на непривычно пустой обеденный зал.
Черная официантка в распираемом от жира белом одеянии, не скупясь, завалила стол едой — кухня не знала, куда девать заготовленные блюда. Майра и дедушка ели с аппетитом. Дед и с набитым ртом не умолкал.
— Представляешь, что будет в Нью-Йорке? В кои веки и сюда добрался ураган. Сколько я здесь живу, это, кажется, первый раз. В других штатах — обычное явление. В Техасе, Оклахоме, Луизиане… То ураган, то смерчи, то наводнение. Но чтоб в Нью-Йорке? Конец света! Здесь столько стариков! Столько сердечников! Крематории захлебнутся от работы! Вот уж нагреют руки все эти похоронные бюро, все эти могильщики! Не управятся! Хоть и сверхурочно будут работать. Покойники пойдут навалом! Что я говорю, пойдут? Уже пошли.
Он наклонился к ее уху и, понизив голос, сообщил конфиденциально.
— У нас за ночь шестеро сыграли в ящик. В одну ночь! Рекорд! А что будет следующей ночью? Когда ураган собственной персоной явится в Нью-Йорк и потребует новой пищи…
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Майра.
— Меня ничто не берет! — хорохорился дед. — Вот увидишь! Хотя ты ничего не увидишь! Ты улетаешь в Европу! Все здесь вымрут, а я останусь. Один буду в столовой! И еще он, Альберт Эйнштейн. Вот поживу! Без злых языков! Без косых взглядов! Как барин! И вся обслуга, чтоб не сократили штат, будет за мной ухаживать, как мать за единственным, ненаглядным ребенком. Мне будут в рот глядеть, а я буду капризничать. То мне не нравится… и это…
— Будет тебе, — мягко прервала его Майра и положила ладонь на его сухую руку с круто вздувшимися жилам и. — Лекарства принимаешь… для профилактики?
— Чего-то глотал. Какую-то гадость. Ночью всех обносили. Как в лазарете. Не беспокойся… Я переживу ураган. Над моей головой за долгую жизнь столько бурь пронеслось… политических… финансовых. Я закалился.
Что мне какой-то жалкий ураганишко по кличке «Пегги»! Пегги! Тоже мне! Подумаешь!
Он смешно передернул плечами и закатил глаза, как делал всегда, когда иронизировал над чем-то.
— Дедушка, а не кажется тебе, что ураган этот имеет еще и символическое значение?
— Символическое? Хорошенькое дело! Сносит дома, ломает деревья, душит людей. Какой же это символ? Это самое настоящее бедствие! Совершенно откровенное! Без всяких символов!
— Я имею другое в виду. Все эти ураганы зарождаются на юге, в Карибском море. Там родина ураганов, и оттуда они устремляются на север.
— Какое мне дело до того, где рождаются ураганы. Мне интересней знать, где они умирают. И не по соседству ли со мной… норовя и меня утащить в могилу. А где они рождаются? Кого это волнует?
— Господи, как ты все впрямую принимаешь, — рассердилась Майра. — А выглядишь умным человеком. Это же аллегория.
— Ах, аллегория? Вот оно что? — комично закивал старик, давая понять, что ссоры он не хочет и наперед согласен с любым ее доводом. — Давай, рассказывай свою аллегорию.
— Ты смеешься надо мной, дедушка, а для меня это вопрос жизни.
— Прямо-таки жизни? Тогда тем более. Я весь внимание.
— Только постарайся понять. Как и ураганы, на том же юге его рождается революция. Там, в нищей и ограбленной Латинской Америке, пар перегрелся в котле и прорвется таким ураганом, что Северу, богатым Соединенным Штатам, не устоять. Ты понял мою мысль? Оттуда идут не только ураганы. Революция придет оттуда. А ураган лишь репетиция. Так сказать, аллегория. А когда настоящая буря грянет, наша с тобой страна рухнет, как когда-то рухнул Древний Рим. Согласен?
— Нет, — замотал головой дед. — Категорически не согласен. Внешне, на словах твоя аллегория выглядит красиво. Даже похожа на что-то реальное. А пощупаешь, помнешь в руках — и пусто. Словоблудие. Для незрелых умов. Странно, что и ты этому поддалась. Запомни, деточка. Западная демократия еще крепка. Ее так легко не свалишь. И знаешь почему? Потому что люди убедились, а Россия и Китай дали этому блестящее подтверждение, все, что революционеры всех мастей противопоставляют старому, надоевшему капитализму, намного хуже его и ничего, кроме бедности и страха, не несет. Черчилль, эта старая акула капитализма, был далеко не дурак, и он сказал, что у демократии много изъянов, но я не знаю альтернативы, которая была бы лучше. Что-то в этом роде он сказал. Красивыми словами сейчас мало кого убедишь. Люди хотят жить. Вы же им предлагаете смерть на баррикадах. А уцелевшим — голод. Хочешь послушать моего совета?
— Говори. Я слушаю.
— Выходи замуж. И непременно по любви. Проживи жизнь чисто, красиво, романтично. А что может быть романтичней любви? Устрой свою жизнь не так, как твои сестры. Да и отец с матерью. Забудь про революции… и сексуальные в том числе. Все ваши женские движения лишь разрушают семью и никакой радости вам не принесут. Ну, переспите с сотней мужчин. С двумя сотнями! Чтоб в глазах зарябило. Станете бесплодными и больными по-женски. А жизнь проходит. Не успеешь оглянуться, и ты уже в доме престарелых. И у тебя даже не будет внучки, чтоб изредка, как ты меня, навещала. Послушай, милая, старика. Я тебе зла не желаю.
— Ладно, дедушка. Не будем спорить. Ты прожил свою жизнь. А мне еще предстоит свою строить. У каждого его путь. И если я даже заблуждаюсь, то это будут мои ошибки и я из-за них буду страдать.
— Часто страдают и окружающие. Ты это учти. Ведь мир нынешний колотится в лихорадке из-за чьих-то ошибок. Из-за того, что кто-то решил: ему одному известна абсолютная истина, и он насильно стал вбивать ее в мозги человечеству. Мир устал от ошибок. Не добавляй ему новых.
