Неубедительное вранье. Таких вольностей не дозволяли даже рабам, ходившим в любимчиках у господ.
Конники приглушенно посовещались, затем самый вкрадчивый из них произнес:
— Слушай, дружок, мы можем показать тебе храм. И все, что сейчас там творится. Другим туда вход заказан, но мы тебя проведем.
Падмири похолодела, ибо по скрипу стремян и невнятному шарканью поняла, что двое всадников спешились и приближаются к ней.
— Ты увидишь, как сама Тамазрайши совокупляется с порождением Шивы, — продолжал уговоры вкрадчивый воин. — Такое не повторяется. Не ломайся, пойдем.
Падмири, пронзительно вскрикнув, всадила в бока своей лошади каблуки. Та чуть пошатнулась и рванулась вперед.
Послышались окрики, брань, кто-то горестно завопил:
— Баба! Братья, это была баба!
И тут же в лесу залаяло эхо, ему откликнулись взрыки встревоженного зверья. Падмири, не отвлекаясь на весь этот гвалт, гнала и гнала лошадку, сначала галопом, потом, когда тропа пошла в гору, размашистой рысью, затем, когда склон сделался совершенно крутым, позволила ей перейти на шаг. Кобыла всхрапывала, учащенно дышала, показывая, что силы ее на исходе. На вершине холма Падмири позволила своей спасительнице передохнуть, а сама прислушалась к ночи, чтобы понять, гонятся за ней или нет. Как ни странно, в лесу было тихо. То ли воины испугались засады, то ли пьянящему азарту погони они предпочли кровавое зрелище, какое сулил им храм.
Итак, одни злодеи отстали, но впереди могли ждать и другие. Падмири, поежившись, предпочла выбросить из головы эту мысль. Тишина ободряла, беглянка, позволив себе расслабиться, оперлась на луку седла. И застонала, жалея свое бедное тело. Она провела на лошади не так уж и много времени, а ей казалось, что эта дикая скачка продолжается уже несколько дней. Суставы ее онемели, спину ломило, а ягодицы, наверное, истерлись до дыр. Интересно, как облегчают свои страдания новобранцы-кавалеристы, чем они смазывают свои задницы после конной муштры? Падмири вдруг покраснела. Не от грубости пришедшей в голову мысли, а от сознания, что ей следовало бы призадуматься совсем о другом.
Видимо, Сен-Жермен все-таки схвачен и его хотят принести в жертву Кали. На то указывали и предсмертный бред злосчастного перса, и некоторые намеки конников, охраняющих храм. Так это или не так? Скорей всего, так, ибо и в том и в другом случае упоминалось о некоем порождении Шивы. Падмири не находила в своем постояльце черт, присущих этим мифическим существам. Наоборот, он, по ее мнению, весьма выгодно от них отличался. Но у других имелись серьезные основания считать его именно таковым.
Вставал вопрос: что же теперь делать? И разрешить его было совсем не легко.
Пустив лошадь шагом, беглянка принялась размышлять.
С самого детства Падмири вдалбливали, что все в этом мире движется по воле богов и сопряжено с оборотами колеса. Никто из смертных — ни она, ни кто-либо другой — не в силах что-либо изменить. Любая попытка как-то повлиять на ход событий неумолимо заканчивается большой или малой бедой. Еще ей говорили, что люди, принадлежащие к правящей касте, отмечены особой печатью и что на все их помыслы и поступки проливается вышняя благодать. Падмири было одиннадцать лет, когда ее привели на ночное моление Кали. То, что творилось там, ужаснуло ребенка. Взрослея, она отторгала жуткие воспоминания и все-таки знала, хотя наставники проповедовали смирение, что есть в мире вещи, с какими мириться нельзя. Вот и сейчас, содрогнувшись, Падмири вскинула голову к небу. Нет, вовсе не собираясь противиться воле богов. Просто она дочь раджи, и, следовательно, всеми ее действиями руководят те, что взирают сейчас на нее. Лицо беглянки озарила улыбка, она ощутила, как к ней возвращаются силы. Отвратительное моление идет в храме над Кудри. Основной обряд начнется после полуночи, а к этому времени кое-что еще можно успеть. Если, конечно, кто-нибудь, возможно Ганеша, подскажет ей, как избрать единственно верный путь.
Так и случилось. Лошадь вышагнула из чащи на лесную поляну, где вокруг небольшого кострища сгрудилось несколько жалких лачуг. Два старика поддерживали огонь. Половину лица одного из них съела проказа, другой был тощ как скелет. Оба смиренно поклонились подъехавшей к ним всаднице.
— Добрая госпожа, прости наши слова, но тебе не следует здесь находиться. Мы ведь неприкасаемые, — глядя в землю, сообщил тощий старик голосом столь же тонким, как и все его косточки, проступающие сквозь кожу.
— Я заблудилась, — сказала Падмири, несколько обескураженная тем, что без особенного смущения позволяет себе вступить разговор с низшими существами. — Скажите, где я сейчас нахожусь?
Некоторое время старцы молчали, затем прокаженный сказал:
— Здесь поблизости протекает река. У вас ее называют Шенаб.
— Далеко ли отсюда до места, где она сливается с Кудри?
Храбро пускаясь в неподобающие для особы ее ранга расспросы, Падмири слегка возбудилась, однако почему-то не находила, что это наносит ей какой-то ущерб.
— Не слишком, — ответил с осторожностью прокаженный. — Ты быстро доедешь, почтенная госпожа. А я, скажем, не приковылял бы туда и к рассвету.
Старец смутился. Кто он такой, чтобы при высокородной особе рассуждать о себе? А может быть, это вообще не особа, а демон, явившийся, чтобы их всех унизить и еще более им навредить?
— По какой же мне ехать тропе? — спросила Падмири.
Старец хотел солгать, но месть демонов устрашила его.
— Вон та тропа, — ткнул он обернутой в лохмотья культей. — Она выведет тебя на дорогу. Поезжай по ней, пока по левую руку не обнаружится другая тропинка. Там и найдешь Кудри.
Падмири, высокомерно кивнув, пустила кобылку в указанном направлении. Место тут, что говорить, не слишком приятное — хорошо, что она удаляется от него.
На дороге ее одолели сомнения. Она едет к храму, но с какой, собственно, целью? Воспротивиться церемонии? Это расценится как богохульство! Дело кончится тем, что ее повлекут на алтарь. «Да и сумеешь ли ты проникнуть в святилище! — спросила она себя. — Ты ведь была уже возле него, но караульные тебя не пустили. Зачем же делать вторую попытку, искушая судьбу? Вон как тяжело шагает кобыла, бедняжка тоже измучилась. Да и полночь уже миновала, жуткое действо вот-вот начнется. Как может справиться одинокая безоружная женщина с беснующейся и жаждущей крови толпой?» Падмири в смятении приближалась к нужному повороту. Вдали явственно слышался шум бегущей воды. Чего же боги требуют от нее? Нет знака и нет подсказки. Может быть, нужно остановиться и со смирением ожидать той участи, которая ей назначена оборотами колеса? Шум струй Кудри превратился в обиженный рев. Река покраснеет к рассвету, подумала она вдруг. Когда церемония в храме Кали закончится, вода вберет в себя все. Она все смоет, все унесет и вновь сделается хрустальной. Вода… Падмири покосилась на небо. Кто снизошел к ней, кто ей внушил эту мысль? Конечно, Ганеша, добрый бог с головой слона, всезнающий, благосклонный, премудрый! И Кудри, где ее брат приказал построить плотину. По воле богов, несомненно, но сам хорошо не ведая для чего. Ведь не озеро, нет, безусловно, не озеро было целью вышнего промысла. Ох, теперь уж наверняка воды реки покраснеют, но… возможно, в последний раз!
