Мчась к верхнему пролету главной лестницы, я увидел далековнизу кричащую Бьянку, окруженную дьяволами, облаченными в черные плащи,которые угрожали ей факелами. У открытого входа лежал труп Винченцо.
Я расслышал вопли гондольеров, умолявших обитателей палаццовыходить наружу.
Я слетел вниз по лестнице и с помощью Огненного дара сжегмолодых и неопытных обидчиков Бьянки, путавшихся в полах своих ряс, объятыхпламенем. К некоторым пришлось применить физическую силу – не было временивычислять направление своих сверхъестественных дарований.
Я быстро пронес Бьянку через густой дым и бросил на рукигондольеру, в тот же миг умчавшему ее прочь.
Едва я обернулся, чтобы бежать на помощь кричащим мальчикам,меня окружила новая стая монстров в черном. Я сжег и этих, успев отбросить всторону их факелы.
В доме воцарился хаос. Через перила падали статуи. Горелигобелены, тлели картины, но мальчики – как защитить мальчиков?
Сгоревшее кольцо чудовищ сменилось новыми монстрами, и совсех сторон слышались обвинения:
– Еретик, богохульник, Мариус, идолопоклонник, Мариус,язычник! Сантино приговорил тебя к сожжению!
Снова и снова я отбивался от факелов. Снова и снова жегнападавших. Снова и снова слышал их предсмертные вопли.
Дым слепил меня, как смертного. Мальчики панически ревели –их выносили из дома на крышу.
– Амадео! – вскричал я.
Откуда-то сверху донесся его отчаянный зов.
Я поспешил наверх, но на каждом пролете меня осаждали новыевраги – пришлось как можно быстрее отбрасывать их в сторону, играя в старуюигру.
– Амадео, используй свою силу! – кричал я, не видяего. – Используй способности, что я тебе дал.
Но в ответ я слышал только его крики.
Я поджег всех, кто толпился вокруг. Я не видел ничего, кромегорящих фигур и все новых и новых факелов, которые едва успевал отталкивать.
– Вы сгореть хотите? – вскричал я, надеясь, что угрозыподействуют, но они не возымели эффекта.
Охваченные фанатичным пылом, они наступали.
– Сантино шлет свой священный огонь. Сантино шлет своевозмездие. Сантино забирает учеников. Сантино забирает твоих детей. Насталовремя тебе сгореть!
Совершенно неожиданно – действительно неожиданно! –собралось семь-восемь нападавших, образовавших роковой круг: они оказалисьдостаточно ловкими, чтобы метко швырнуть в меня факелы и поджечь мою одежду и волосы.
Огонь охватил мое тело, поглотив голову, руки, ноги.
Сперва я подумал, что это ерунда, что я выберусь, ведь ябессмертный, я – Мариус, но тут на память пришла страшная картина египетскогостарца, сожженного лампой, окутанного зловещим дымом на полу моей комнаты.
На память пришла кровь Эвдоксии в Константинополе,воспламенившаяся на полу святилища.
На память пришел бог друидов с черной, обожженной кожей.
И в следующее мгновение я понял, что воспламенилась и моякровь, что, несмотря на выносливость кожи и костей, невзирая на силу воли, ягорю – горю так быстро, с такой болью, что мне уже никак не спастись.
– Мариус! – в ужасе кричал Амадео. –Мариус! – Его голос звенел как колокольчик.
Выбирая направление, я не рассуждал.
Помню, что как-то добрался до крыши и что вопли Амадео имальчиков остались далеко позади.
– Мариус! – в последний раз выкрикнул Амадео.
Я словно ослеп. Я не видел моих мучителей. Я не видел неба.В ушах раздавались предостережения Бога Рощи, произнесенные в ночь моегосоздания: я бессмертен, но меня могут уничтожить солнце или огонь.
Остаток сил я бросил на спасение жизни и в таком состоянииповелел себе перескочить через ограду садика на крыше и броситься вниз, вканал.
– Да, вниз, вниз, в воду, под воду, – проговорил явслух, заставил себя выслушать собственный приказ, а потом как можно быстреепоплыл под смердящей водой, держась дна.
Смрадная жидкость охладила и омыла мое тело, а позадиостался горящий палаццо, откуда похищали моих детей, где уничтожали моюживопись.
В канале я пробыл час, а то и дольше.
Огонь, разливавшийся по жилам, угас почти мгновенно, но ячувствовал себя так, словно с меня заживо содрали кожу. Когда я наконецвыбрался на сушу, то прямиком направился к обитой золотом комнате, где стоялмой гроб.
Дойти я не смог.
Объятый страхом, я дополз на коленях до черного хода и отпердверь – наполовину силой мысли, наполовину дрожащими пальцами.
Медленно пробравшись через длинный ряд комнат, я подошел ктяжелой преграде, закрывавшей вход в убежище. Не знаю, сколько времени я сражалсяс дверью, но отворилась она только под напором Мысленного дара, а не моихобожженных рук.
Наконец я сполз по лестнице в темноту и спокойствие золотойкомнаты.
Казалось чудом, что я лежу рядом со своим саркофагом. У меняне осталось сил двигаться дальше, каждый вздох причинял боль.
Вид обгорелых рук и ног казался нелепой насмешкой. Потрогавпальцами волосы, я осознал, что их практически не осталось. Под загрубевшейчерной плотью прощупывались ребра. Можно было не глядеться в зеркало, чтобыпонять: я превратился в чудовище без лица.
Но, прислонившись к саркофагу и вслушавшись в тишину, ягораздо больше опечалился тем, что услышал голоса мальчиков, взывающих о помощина отходивших в далекий порт кораблях, что Амадео умолял захватчиков одуматься.Однако ожидать от них проявления здравого смысла не приходилось. Бедные моидети слышали в ответ только песнопения приверженцев сатаны. И я понял, чтонегодяи везут моих детей на юг, в Рим, к Сантино, которого я оскорбил, а потомтак безрассудно отпустил.
Амадео снова попал в плен, снова стал заложником тех, ктохотел использовать его для достижения своих порочных целей. Амадео сновапохитили и лишили привычного образа жизни, чтобы перевезти в какое-то ужасноеместо.
Как же я ненавидел себя за то, что не уничтожил Сантино! Чтопобудило меня сохранить ему жизнь?
Даже сейчас, рассказывая тебе свою историю, я его ненавижу.Ненавижу всем сердцем и буду ненавидеть всегда – ибо во имя сатаны он уничтожилвсе, что было мне дорого, отнял у меня моего Амадео, отобрал тех, кто находилсяпод моей защитой, сжег палаццо, где хранились плоды моих фантазий.
Я начал повторяться, не так ли? Прости меня. Ты, конечно,понимаешь все тщеславие, всю бесконечную жестокость поступка Сантино. Ты,конечно, понимаешь, с какой разрушительной мощью он изменил течение жизниАмадео...
