семилунного вечера, но тени были окаймлены золотом от горящих благовоний на прикроватном столике, давая Аларику достаточно света, чтобы разглядеть фигуру на перине. У него перехватило дыхание: любые мысли, любые недоумения улетучились из его головы.
Таласин была облачена в ночное платье, сшитое из самой тонкой сетчатой ткани, которую Аларик когда-либо видел. Каждый сантиметр лифа с длинными рукавами облегал ее стройный торс, подчеркивая узкую талию и слегка округленные бедра, и, боги, казалось, что на ней нет ничего, оливковая кожа была отчетливо видна сквозь прозрачный материал, и лишь некоторые места скрывали замысловатые узоры из вышитого кружева. Ее запястья и ребра обвивали цветы гибискуса, свисающие с лиан, и сползали по ногам, а на груди и бедрах махали крыльями летящие цапли, словно в отважной последней попытке сделать наряд скромнее. Лицо Таласин было начисто вымыто, каштановые волосы собраны в свободную косу, перекинутую через плечо и ниспадающую ниже груди. Она стояла на коленях на кровати, сложив руки впереди на уровне бедер. Она выглядела как летний вечер и как ценный дар одновременно. Она выглядела…
…очень, очень хмурой.
– Не смей, – оскалилась она, – ничего говорить.
Ее щеки раскраснелись от смущения, но это только добавляло пикантности великолепному зрелищу, столь заманчиво представшему перед Алариком.
– Я и не собирался, – выдавил тот сквозь стиснутые зубы.
Он осторожно шагнул в глубь комнаты, и взгляд девушки скользнул по его белой льняной рубашке с закатанными до локтей рукавами и свободным черным брюкам. Ему стало интересно, какого мужчину она видит, и он внезапно начал переживать из-за своей внешности. Слишком выдающийся нос, слишком широкий рот, некрасивая непропорциональность скул, подбородка и нижней челюсти.
Отчаянно желая сделать что-нибудь, что угодно, лишь бы не таращить на нее глаза, он оглядел покои в тщетных поисках места, где лечь спать. В комнате стояло кресло-лежанка, но в нем с трудом поместился бы человек в три четверти его роста и в половину ширины.
«Стало быть, сплю на полу, – смиренно подумал он. – Может, мне просто взять еще какое-нибудь постельное белье?»
– Что? – спросила Таласин.
Аларик повернулся к ней. Она пристально смотрела на него, и он на мгновение испытал дежавю: ночь банкета, ссора в его покоях, ее руки у него на груди, то, как она забыла о его вопросе.
А потом он вспомнил насмешку отца: «Ткач Света никогда не ответит взаимностью на твое странное увлечение ею».
– Дополнительная кровать, – коротко сказал Аларик.
– Ой, – произнесла Таласин. – Нет, лишних здесь нет. Но и на полу тебе спать нельзя. Утром кто-нибудь придет будить нас. Если ты не будешь со мной в одной постели, поползут слухи. Мы оба можем поспать на моей кровати. Это не проблема.
«Позволю себе не согласиться», – чуть было не огрызнулся он, но в этот момент она пошевелилась, сменив позу, и отодвинулась на край перины, прислонившись спиной к богато украшенному резьбой изголовью кровати. Он любовался тем, как вытягиваются ее длинные-предлинные ноги с подтянутыми икрами и утонченными лодыжками, так что любые возражения, которые он мог бы высказать, растворились в эфире.
Чувствуя себя где-то очень далеко от собственного тела, Аларик присоединился к Таласин на кровати, повторив ее позу. Их плечи столкнулись, вызвав прилив жара и разряд статического электричества, и молодой человек быстро увеличил расстояние между ними, стеганая перина пошла волной от смещения веса.
Поначалу новое место в комнате показалось более приемлемым, потому что привлекающее внимание лицо Таласин больше не попадало в поле его зрения. К большому своему огорчению, вскоре он понял, что при этом ему открылся беспримерный вид на ее ноги. Они были стройными и, казалось, тянулись на многие километры под рассеянной кружевной пылью миниатюрных листьев и цветов гибискуса. Ему стало интересно, как будут выглядеть эти ноги, если окажутся полностью обнажены. Как бы они ощущались, если бы обняли его за талию?
– Все, замолчали.
Таласин погасила свечи и легла, натянув одеяло до подбородка, убирая с глаз эти необыкновенные ноги, к его большому… облегчению? Или разочарованию?
– У меня завтра занятия, после того как ты отбудешь в Кесатх. Мне нужно поспать.
«Меня это устраивает», – подумал Аларик. Он растянулся на перине рядом с ней, стараясь держаться на расстоянии. Ему показалось, что он целую вечность разглядывает гобелены, развешанные над кроватью, и только после этого признал, что заснуть невозможно.
– Какие именно занятия? – услышал он свой вопрос.
– Я же сказала, замолчали.
– Ты также сказала, что тебе нужно поспать. Если только ты не обладаешь доселе неслыханной способностью вести осознанную беседу во сне…
Таласин села. Аларик предположил, что сделать то же самое его заставил боевой инстинкт. Если бы он остался лежать на спине, ей было бы слишком легко протянуть руку и вонзить нож ему в горло.
Но затем она потянула за прозрачный лиф своего ночного платья, явно пытаясь заставить изящные аппликации сделать наряд скромнее, и Аларика захлестнула волна той самой симпатии, которую она неуклонно пробуждала в нем с тех пор, как они встретились, что вызвало серьезное беспокойство.
– Если тебе неуютно… – он неопределенно махнул рукой на едва заметный шелк, объявший ее фигуру, стараясь как можно дольше целомудренно смотреть ей в лицо, – в подобных вещах, почему не скажешь об этом придворной даме?
– Цзи очень милая, – медленно произнесла Таласин. – Но она также очень болтлива, и у нее есть определенные устоявшиеся представления о том, на что похожа супружеская жизнь. Если бы я сделала что-нибудь, противоречащее этим представлениям, к завтрашнему полудню об этом узнала бы даже прачка кузнеца в трех городах отсюда. Иногда просто легче пойти по пути наименьшего сопротивления.
«Я бы хотел, чтобы ты пошла по нему со мной, хотя бы раз», – подумал Аларик. Вслух он продолжил:
– При всем моем уважении к ее смешливому юному благородию, она понятия не имеет, на что похожа наша супружеская жизнь.
– Ни капельки, – согласилась Таласин. – Ладно, во всяком случае, это точно не самое обременительное, что я делала ради других.
Она произнесла эту последнюю фразу достаточно многозначительно, чтобы ее смысл – их брак – стал очевиден.
– Твои занятия, как быть лахис’кой, «обременительны»? – спросил Аларик и приподнял бровь, глядя на нее. – Или тебе кажется такой непосильной задачей просто рассказать мне о них?
– Раз уж тебе так нужно знать, мои занятия касаются политики, – отрезала его собеседница. Недоброжелательность на ее лице проявилась сильнее. – Политики Захии-лахис, если точнее.
– Ты не согласна с методами королевы Урдуи? Они действенны. – В его следующие слова просочилась капля остаточного раздражения: – Хотя до сих пор ты преспокойно выполняла все ее приказы.
Таласин
