избегала Жака и ненавидела необходимость, заставлявшую её жить с ним вместе. Последний заметил эту враждебность и очень печалился; по молодости он не знал, что женщина избегающая — побеждённая женщина.
В продолжение нескольких дней Мари́ оставалась у себя, отговариваясь болезнью. Она более не показывалась за столом, ссылаясь на своё горе, траур и заботы как на причину нездоровья. Жак просил её повидаться. Она отказалась его принять. Это положение было тревожно, особенно в момент, близкий к достижению цели. Если оно продолжится, то будет угрожать успеху предприятия и выгодам посольства. Жак решился объяснить всё Альвейру во время прогулки по городу.
Утром, на заре, они вышли с переводчиком Али осматривать предместья, тогда как Флориза, в сопровождении Робэна отправилась верхом в окрестные леса.
В городе деятельность была уже в разгаре; купцы и обычные покупатели оживляли базар, разделённый по роду местных товаров, а также по национальностям.
С базара жестянщиков, где они оставались недолго и где очень оглушителен был шум, они прошли мимо одного жилища с фасадом, покрытым изречениями.
— Это дом великого первосвященника, — сказал Али, обнажая голову.
— Что же говорится в этих надписях?
— Это нравоучительные правила: то, что возле окна, гласит: «Угрызением совести спасёшься от рук Бога, но не от человеческих языков». Другое, вдоль двери, гласит: «Когда мне было пора жениться, женатые люди были немы; теперь, когда я женат, женатые глухи».
— А! — сказал смеясь Альвейр, — как чудесно это подходит и ободрительно действует на тех, кто накануне свадьбы.
— Они счастливы, — ответил Жак, вздыхая.
— Полно, друг, не делайте глаз, как у издыхающего карпа. Я не считаю вас, однако, столь достойным сожаления, счастливый плут.
— Не шутите, Альвейр, мои дела приняли дурной оборот.
— Не вижу этого, — сказал Альвейр. — Вы любите Мари́, женитесь на ней: это отважная женщина, и вы лучшего не можете сделать.
Жак, казалось, просиял от этой поддержки. Он объяснил свою страсть порывисто, как человек, сердце которого переполнено. Его дядя уже был женат и потому не мог жениться на Мари́, но он свободен и может располагать своим именем. Мари́ назовётся г-жа Фабр, и это будет для неё запоздалым удовлетворением, вознаграждением за её долгую преданность; у маленького Пьера будет ещё отец, а его, Жака, любовь облагородится от доброго дела.
— Вы меня считаете ещё слишком ребёнком, — прибавил он, — потому что я так безрассудно говорю о любимой женщине с человеком, с которым я дрался на поединке из-за неё; но я так доверяю вашей честности, что полагаюсь на вас.
— Вы правы, Жак. Со времени нашего нелепого поединка на «Трезубце» события очень изменились. Путешествие нас образумило, и я уже давно питаю к Мари́ преданную дружбу, всегда готовую к её услугам. Моё сердце отдано другой. В течение этих долгих месяцев я лучше узнал и оценил Флоризу. Это восхитительная женщина, столь же живая и весёлая, как любящая и надёжная. Пережитые нами испытания были для неё как бы крещением, воспитавшим и возвысившим её душу; я сделаю её моей женою, и мы должны повенчаться в первом же монастыре, тотчас после приёмных празднеств во дворце.
— Как я рад, любезный друг, — ответил Жак, — и как мне теперь легче просить у вас совета. Мари́ так жестока ко мне, что я сомневаюсь, согласится ли она когда-нибудь.
— Мари́ вас очень уважает, и мы скоро узнаем, любит ли она вас; я за это берусь.
Жак поблагодарил его с сердечными излияниями, и к концу прогулки он сделался веселее. Они продолжали исследования этого любопытного города и посетили кафе-диваны, где прислуживают полненькие мальчики и где посетители истребляют маковые шарики, возбуждающие смех, любовь и мечту.
Вдоль стен поместилась вся странствующая промышленность: лудильщик со своим мешком угольев, раздувальными мехами и аммиачной солью в бычьем роге; далее — серебряник с переносным горном, кожаным мешком, формой для отливания слитков и волочильней; он работал на коленях, стянутыми полотняной повязкой.
Перед лавочкой торговца благовониями один покупатель был очень занят трением о чеснок нитки, которую затем он пропускал с иголкой в пузырь с мускусом. Так как запах чеснока не совершенно исчез, то он гневно заметил:
— Твой мускус ничего не стоит, вор ротозеев!
И, треснув по маленькому пузырю, который лопнул, он вытащил свинцовый шарик, положенный торговцем вместе с кровью для увеличения веса. Торговец громко закричал; поднялась борьба, от которой наши путешественники удалились, не имея свободного времени для вмешательства.
Они попали в своеобразный квартал Гебров, огнепоклонников; там, в переулочках, змеившихся между низкими лачугами, всегда зажжены два огня, которые поддерживаются в честь солнца.
Они проходили мимо монастыря, и Жака удивило это соседство, неожиданно соединявшее еретиков и монахов.
— Это иезуиты отца Ригурди, — сказал Али. — Они не добились разрешения жить, как другие, в городе, потому что приехали без подарков. Тщетно они старались заменить их тысячею прекрасных предложений, как, например, походом против турок, браком его величества, персидского шаха, с герцогиней Монпансье и прибытием в Ормуз французского флота под командою Кондэ, но ничего не выиграли. Впрочем, в принципе христианам запрещено жить в городе; исключения делаются лишь для миссионеров и служащих в европейских товариществах.
— Почему такой остракизм? — спросил Альвейр.
— Потому что хотят воспрепятствовать мусульманским женщинам позволять себя соблазнять. Когда одна из них попадётся в этом, её приговорят к смерти, если её любовник не перейдёт тотчас же в магометанскую религию. Другая опасность состояла в том, что когда христиане были соседями, то персы ходили к ним пить вино. Для избежания этого неудобства христиане удалены в предместье, по ту сторону реки.
— В городе много католических орденов?
— Они не многочисленны и не имеют очень большого влияния. Папа Климент XIII много послал их; шах нашёл, что он — их естественный союзник по общей ненависти к туркам. Он покровительствует монахам, посредством которых достигает расположения со стороны христианских государей, своих соседей, например грузинского. Но эти миссии мало приобретают новообращённых. Персы переходят в христианскую религию из выгод, когда им требуется покровительство посланника или главы крупного товарищества, а то и потому, что образование их детей тогда становится даровым. Монахи здесь не распространены и не пользуются народным расположением. Народ принимает их за врачей вследствие их длинного одеяния. Являясь союзником государей Европы, шах требует, чтобы они не покидали своего одеяния и не носили бурнусов для увеличения своего влияния в глазах других восточных народов. Софты
