окружен молодыми домочадцами, он должен извлечь из этого максимальную радость; а за время болезни все они стали мне еще дороже. Конечно, это было нелегко. Образцом для меня служил Ричард Димблби. Ведь он знал все до конца и продолжал действовать. Мне сказали, что мои шансы равняются семидесяти процентам. Я вспоминал и Хелен Келлер. Однажды она сказала мне: “Слепоте надо сопротивляться”. Если на тебя обрушивается тяжелая болезнь, она должна вызывать имение такую реакцию. Я сказал: “Я тебе покажу, подлюга” — и, по-видимому, мне это удалось».
Через месяц, играя в Эдинбурге “Пляску смерти”, он почувствовал острую боль в животе. Боль не ослабевала; на следующий день выяснилось, что у него аппендицит. Так как сэр Лоренс хотел быть рядом с семьей, его перевезли на операцию в Лондон. В больнице Св. Фомы ему сделали заурядную операцию, но хирург воспользовался этой возможностью и тщательно обследовал брюшную полость. Ничто не свидетельствовало о раковом заболевании. “Подлюга” была побеждена.
Глава 27
ВТОРОЙ СЕМЕСТР
В январе 1970 года, во время первого выступления Национального театра в Соединенных Штатах, Оливье ошеломил американскую прессу заявлением, граничащим с ересью: “Иногда кажется, что взрослому человеку вряд ли подобает заниматься актерским ремеслом… фальшивые носы, кучи грима и клея на лице. Я уже не способен это выносить. Надеюсь, что больше мне не придется играть в Вест-Энде… Режиссура — куда более серьезное дело. Не знаю пожилых актеров, которые получали бы удовольствие от игры. По-моему, я и раньше не получал от нее удовольствия. Удовольствию мешает чувство ответственности. И все же без этого я бы, наверное, умер”.
Неужели Великий Столп театра XX века, отдав сорок пять лет делу создания иллюзий, потерял былую увлеченность? Начинало казаться, что это так. За два года он не создал ни одной новой главной роли, хотя в 1969 году, возобновив “Пляску смерти”, сыграл в Национальном театре несколько второстепенных персонажей — поверенного Рэма в “Доме и красоте” С. Моэма, старого доктора Чебутыкина в “Трех сестрах” — и украсил своим появлением на экране три фильма. По его словам, он брал маленькие роли, “просто чтобы не терять связи со сценой. Я ужасно боюсь, что не смогу больше играть, выступать в театре”. Недовольные, которые прежде жаловались, что Оливье в Национальном театре стал актером-антрепренером, погрузились в непривычное молчание. Теперь их противники принялись ворчать, что его совсем не видно на подмостках. Его постановки тоже не производили большого впечатления. За последние два года он сделал всего два спектакля. Вместе с Дональдом Мак-Кечни он поставил “Объявление”, предназначавшееся исключительно для Джоан Плоурайт, которая с большим мастерством сыграла героиню — неврастеничку, влачащую одинокое существование в своей квартире. “Бесплодные усилия любви”, одна на самых слабых и раздражающих комедий Шекспира, произвели на зрителей главным образом снотворный эффект.
Оливье исполнилось шестьдесят два года. Огромная творческая энергия не иссякала, а скорее глохла в нем по мере того, как его все больше затягивали административные обязанности, беспредельно испытывавшие его терпение, энтузиазм и выдержку. К 1967 году он сделал даже больше, чем требовалось. Театр приобрел высокую репутацию, находился в зените успеха. Однако день, когда директор смог бы ввести свою труппу в постоянный дом, предназначенный для удовлетворения всех ее нужд, казался еще более далеким, чем в самом начале.
1 февраля 1968 года Оливье получил новую подачку. Правительство наконец официально одобрило проект стоимостью в 7,4 миллиона фунтов, который должны были совместно финансировать государство и Совет Большого Лондона. Оливье назвал это известие “лучшим в его профессиональной жизни”, благоразумно добавив, что пить шампанское пока преждевременно. За годы работы в комитетах по строительству Национального театра он успел узнать, как медленно раскручивается бюрократическая машина. Но даже в минуты самого черного пессимизма он не мог предвидеть, как долго придется ждать. В 1968 году, по мере того, как распухал бюджет, он все сильнее сомневался, завершат ли строительство в 70-е годы. В 1969 году на стройке был замешан первый цемент. Театр обещали закончить к 1973 году. Но открытие состоялось лишь в 1975 году — через тринадцать лет после того, как он был назначен директором.
Люди с опытом административной работы считают, что человек способен руководить одним и тем же театром, сохраняя изначальный энтузиазм и свежесть духа, не больше пяти лет. В июле 1969 года исполнилось шесть лет со дня первой пресс-конференции, которую Оливье давал в своей “временной” штабной палатке. Он поседел. Его первоначальный пыл, по всей видимости, несколько угас. Надеясь остаться директором Национального театра в его новом доме, он, по собственным словам, не стал бы этого добиваться. “Временами я чувствую ужасную усталость, но остаюсь верен идее открыть Национальный театр как театр актера… Во всяком случае, я не стал бы работать дальше, если бы чувствовал, что теряю терпение или доверие публики”.
По молчаливому соглашению с правлением Оливье должен был оставаться на посту в течение пяти лег или до постройки нового здания, и лишь феноменальная энергия и упорство позволили ему выдержать еще один пятилетний семестр. Но даже от человека такой железной воли нельзя было ждать, чтобы его энтузиазм и честолюбивые замыслы не истощились в течение явно бесконечного пути, на котором вместо каждого устраненного препятствия возникало два новых, а конечная цель все время отодвигалась. Он наблюдал на протяжении трех лет, как стоимость постановок росла, а субсидия оставалась прежней; он помог компании расширять и разнообразить свою деятельность, хотя она по-прежнему ютилась в древних помещениях, в душном и низком репетиционном зале.
После схватки с болезнью Оливье получил запоздалую помощь в лице Фрэнка Данлопа, назначенного административным директором, и актера Роберта Стивенса, выделенного ему в помощники, но нагрузка уменьшилась крайне незначительно. С предварительным проектом нового здания немедленно возникли новые проблемы. Встречи в Совете по делам искусств, Казначействе и с лондонскими властями проводились все чаще; поскольку размеры дотации не увеличивались, все острее становилась нужда расширять источники дохода за счет грамзаписей, фильмов, телевидения и продажи дополнительных прав на пьесы. Оливье внес свой вклад, сыграв в экранизации “Пляски смерти” и возглавив съемки ”Трех сестер”, но желание играть неизбежно угасало, когда столько времени и внимания приходилось уделять делам. ”Это ужасно, — признался он в 1970 году во время визита в Соединенные Штаты (еще одно мероприятие, призванное дать прибыль Национальному театру). — Мне хотелось бы теснее общаться с труппой. Ежедневных дел стало слишком много. Совсем не остается времени на творческую работу, которой нам с Фрэнком Данлопом крайне не хватает. Но мы постепенно добиваемся большей
