чтобы не пострадала работа над постановкой "Трех сестер”. Впервые его устремления превысили физические возможности. Получив первые сеансы, он послал за бутылкой шампанского и отправился домой на уик-энд, дабы возобновить привычное течение жизни. В воскресенье, когда он повел семью на брайтонский пляж, болезни не было и в помине. Однако к вечеру он почувствовал озноб и слабость. Оказалось, что у него легкая форма пневмонии. Этот срыв дал один положительный результат: всем стало очевидно, что его надо защищать от самого себя. ”Он жаждет работать, как сумасшедший, — сказала леди Оливье. — Ему нравится такая жизнь, и нет смысла ему мешать. Но мы в Национальном театре твердо решили продержать его в больнице хотя бы пару недель. Ему просто необходимо передохнуть”.
Оливье скрепя сердце согласился, но работать не перестал. Он держал постоянную связь с театром по телефону, собирал в своей палате производственные совещания и репетировал с главными героями отрывки из ”Трех сестер”. В ”Пляске смерти” его заменил Энтони Хопкинс, в ”Любви за любовь” — Дерек Джекоби; но постановка чеховской драмы, знаменовавшая возвращение Джоан Плоурайт после двухлетнего перерыва, по-прежнему оставалась в его руках, и понимая, сколько это для него значит, труппа трудилась необычайно дружно. В результате "Три сестры” были признаны одним из прекраснейших созданий Национального театра, а режиссерское решение вызвало самые громкие похвалы.
5 июля Оливье вышел из больницы. Казалось, что после стольких трудных месяцев впереди, наконец, ”чистое небо”; после закрытия сезона он хотел отдохнуть и набраться сил, чтобы затем вернуться к триумфальной роли капитана Эдгара и подготовке канадских гастролей. Но чувство облегчения и растущий оптимизм были уничтожены одним ударом. Отдыхая в Брайтоне, ранним утром 8 июля он получил известие, заставившее его немедленно отправиться в Лондон. Умерла Вивьен Ли.
Сэр Лоренс знал, что Вивьен, лечившаяся от туберкулеза, уже несколько недель была нездорова и не вставала с постели, но это не избавило его от сильнейшего потрясения. До самого конца она жила планами на будущее, уверенная, что скоро поправится и в августе выйдет на сцену в пьесе Э. Олби “Шаткое равновесие”. Но она скончалась в возрасте пятидесяти трех лет, угасла, как упавшая с неба звезда. В этот вечер все театры Вест-Энда, отдавая дань ее памяти, на час притушили огни.
Мисс Ли умерла, как жила,— с упрямым мужеством, постоянно заставлявшим ее выходить за пределы своих физических сил. В последние годы темп ее жизни не только не замедлился, но еще убыстрился. В 1961 году, сыграв стареющую актрису в “Римской весне миссис Стоун”, она отправилась с ”Олд Виком” в изнурительную поездку по Дальнему Востоку и Южной Америке с ролями Виолы в “Двенадцатой ночи”, Паолы в “Битве ангелов” и обреченной Маргариты Готье в ”Даме с камелиями”. Затем, невзирая на слабость, она взялась за первую в ее практике роль с пением и танцами в бродвейском мьюзикле, которая требовала огромного напряжения. У нее было пять вокальных номеров, сумасшедший чарльстон и бесконечные переодевания. Шоу с успехом шло полгода. Когда администрация не смогла найти ей замену, Вивьен отложила полагающийся по контракту отпуск и выступала в раскаленном летнем Нью-Йорке до тех пор, пока не свалилась с ног и согласилась на вынужденный отдых.
Выступая на церковной службе памяти Вивьен Ли в Университете Южной Калифорнии, Брайен Аэрн заключил: «Мне кажется, мы не должны горевать о Вивьен. Подъехав сегодня к Университету, я увидал молодого человека, который доставал из машины доску для серфинга, и мне пришло в голову, что Вивьен промчалась по жизни, словно блистательный пловец в прибое. Все знакомые не могли оторвать взглядов от того, с каким изяществом и мастерством она взбиралась на гребни величайших волн, и если она падала и исчезала из виду (что случалось не так уж редко), мы с горечью опускали глаза. “Бедняжка! — говорили мы тогда.— На этот раз она погибла”. Но нет: стоило взглянуть еще — и она опять появлялась перед нами, в солнечных лучах, на гребне новой большой волны, и мы облегченно вздыхали с изумлением и любовью. Думаю, что, если бы волна огромного успеха смяла ее, вышвырнула, как обломки, на берег и превратила в старую и никому не нужную актрису, она не смогла бы это пережить. Она обладала слишком пылким темпераментом и пробыла наверху слишком долго. Неудивительно, что она так великолепно сыграла Скарлетт О’Хара; они очень напоминают друг друга, особенно своим отношением к мужчинам.
Мы не должны горевать о ней, но те, кто ее знали, не смогут ее забыть, ибо она была, как говорит шекспировский Энобарб о Клеопатре, одним из чудес света».
Загорелый и свежий после отдыха в Швейцарии, Оливье вернулся в Национальный театр в середине августа и начал свою деятельность с длинного и утомительного дня, в течение которого провел репетицию ”Пляски смерти” и несколько деловых совещаний. Врачи предупреждали, что после лечения его еще могут преследовать приступы внезапной усталости и депрессии; тем не менее он твердо решил провести запланированное на осень турне по Канаде протяженностью в 8 тысяч миль. Более того: взяв небольшую роль дворецкого Этьена в фарсе Ж. Фейдо, он становился участником всех трех гастрольных спектаклей, то есть сорока восьми представлений, которые предстояло дать за шесть недель. Он пошел всего на одну уступку, остановившись вместо Отелло на менее тяжелой роли капитана Эдгара. Еще до болезни он чувствовал, что после Отелло всякий раз совершенно разбит, “словно попал под автобус”. Так что он рад был расстаться с ним. Он пояснял позднее: «Из-за сложных приготовлений роль начала походить на полуночную епископальную службу, стала священнодействием в такой степени, что вызывала тошноту. На то, чтобы загримироваться, сыграть и разгримироваться, уходило семь часов, это было сущее наказание. Я знал, что в очереди за билетами зрители провели на улице всю ночь, и чувство ответственности вырастало до противопоказанных актеру размеров. Оно превращалось в навязчивую идею. Заболев раком и услышав: ”06 Отелло не может быть и речи”, — я испытал тайное облегчение».
В самом начале нового года, после исключительно успешных канадских гастролей и короткой поездки в Рим для съемок в очередной “гостевой” роли, Оливье впервые заговорил о том, как он жил, зная о раковом диагнозе. «В определенном смысле это было полезно. После такого опыта начинаешь дорожить своими удачами и воспринимать многое уже не как само собой разумеющееся. У меня изменилась вся система ценностей. Некоторые вещи я уже не вынесу, например разлуку с семьей, на которую никогда не пойду. Если человек моего возраста
