относительно глубинных процессов внутренней и внешней японской политики Рихард Зорге, как обычно, получал от своего старинного друга и агента «Отто». Еще в начале июня, как раз когда «Рамзай» отправлял свой доклад и снова просил замену, в положении Одзаки Хоцуми произошли важные изменения. Теперь он стал консультантом Исследовательского отдела Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД, Мантэцу). Сугубо гражданское название организации не должно вводить в заблуждение: именно Мантэцу служила своеобразным локомотивом продвижения Японии в Китае. Ее интересы в значительной мере отстаивало командование Квантунской армии, с которым руководство дороги работало в полном согласии и атмосфере дружелюбного взаимопонимания. ЮМЖД являлась по сути крупнейшим в Японии холдингом с 50-процентным участием государственного капитала, при этом практически вся основная сфера его интересов находилась на территории зарубежного государства, да еще того, с которым все эти годы велась война. Около половины всех японских капиталовложений в Китае приходилось на долю Мантэцу и тридцати трех ее дочерних компаний. По меткому выражению Юлиуса Мадера, «ЮМЖД и японская Квантунская армия, дислоцированная в Китае, напоминали сиамских близнецов: вряд ли кто-то мог с уверенностью сказать, кто больше стремился к расширению своего господства и к нападению на дальневосточные районы Советского Союза – монополисты ЮМЖД или генералы Квантунской армии»[474]. Не случайно в штате Мантэцу состояло множество военных, разведчиков и полицейских: они контролировали деятельность компании, а компания учитывала их интересы. И так же не случайно серьезно изучающие историю ЮМЖД исследователи считают пресловутый «меморандум Танака» – документ, якобы описывающий планы Японии по завоеванию Восточной Азии, фальшивкой, изготовители которой вполне могли иметь тесную связь именно с Мантэцу, так как местами «меморандум» слишком уж похож на отчет этой организации [475]. Вынужденная не просто действовать в столь экстремальных условиях, но и стремящаяся получать в них высокую прибыль и постоянно расширять сферу своего влияния, Мантэцу одновременно являлась мозговым центром по исследованию Китая в первой половине ХХ века. Теперь важную роль в стратегическом планировании деятельности ЮМЖД был призван сыграть приглашенный на работу Одзаки. А с августа он стал еще и редактором «Ежемесячного отчета» этого акционерного общества, на законных основаниях получив допуск к не просто секретной и совершенно секретной (в том числе сугубо военного характера), но и к стратегической информации. Учитывая, что новое назначение если и повлияло на рейтинг Одзаки в группе советников принца Коноэ, то в положительном ключе, возможности группы «Рамзая» с этого момента еще больше расширились.
Несмотря на уход Коноэ в отставку, по-прежнему, два раза в месяц, по средам, около восьми утра принц встречался за завтраком со своими советниками (не более десяти – двенадцати человек) и обсуждал с ними животрепещущие политические вопросы. Эта практика существовала с середины 1937 года, когда Коноэ был назначен премьер-министром, с ноября стала постоянной, а с 1940-го – еженедельной. Тогда группа, в которую входил Одзаки, была переименована из «Общества завтраков» (Асамэсикай) в «Общество среды» (Суйёкай). Уже знакомый нам однокашник Одзаки Усиба Томохико позже рассказывал следователям: «…Мы собирались регулярно по средам в помещении генерального секретаря кабинета министров и обменивались мнениями. Наши собрания продолжались и после отставки первого кабинета Коноэ, в период существования кабинетов Хиранума, Абэ и Ионаи. Тогда мы собирались либо в отеле “Мампэй”, либо в доме Кинкадзу Сайёндзи. В период существования второго и третьего кабинетов Коноэ наши собрания проводились в официальной резиденции премьера… Премьер-министр Коноэ через Киси и меня… узнавал мнения участников этих собраний, которые они высказывали совершенно свободно. Собственно, с этой целью и было создано Асамэсикай. Его участники высказывали свои мнения и давали свои прогнозы как по внутренним, так и внешним проблемам»[476].
Именно в неформальном общении Одзаки находил для себя наибольшую свободу самовыражения. «По натуре я общительный человек, – писал он о себе. – Я люблю народ, нахожу общий язык с большинством людей, более того – я стараюсь выказывать дружелюбие по отношению к людям. Поэтому круг моих знакомых не только широк: с большинством из них меня связывают узы самой тесной дружбы. Мои друзья служили источниками получаемой мной информации»[477]. Среди названных Одзаки друзей числились и князь Сайондзи, и Усиба, и китаист Фунакоси Сумио, и издатель, член националистического «Общества реки Амур» («Черного дракона», как часто называли его в пропагандистской литературе) Мидзуно Сигэо, и еще около полутора десятков человек, ставших разной ценности источниками информации для группы Зорге и позже привлеченных по «делу Зорге» как соучастники или свидетели.
Поддерживал контакты Одзаки и с Мияги Ётоку. Последний нанялся учителем рисования к маленькой дочке Одзаки, и это стало отличным прикрытием для воскресных встреч двух советских агентов. В свою очередь, информатором Мияги являлся автор пятитомной «Истории человечества», доктор медицины, известный японский антрополог Ясуда Токутаро. Больной туберкулезом Мияги нуждался во врачебной помощи и первым пришел к нему. Ясуда вспоминал потом: «Друзья сказали мне, – заявил гость, – что с вами можно советоваться не только о болезнях». Просидев у врача в тот вечер допоздна, Мияги рассказывал ему о планах японского правительства и намерениях Гитлера, попросив, ни много ни мало, помочь «сорвать планы уничтожения СССР, предотвратить японскую войну». Потом Мияги стал заходить раз в неделю, а затем и каждый день [478].
Резкое расширение круга японских агентов, информаторов, связей поощрялось резидентом «Рамзаем» и с начала 1939 года одобрялось Центром[479]. Неясно, почему такое разрешение вдруг было дано в противоположность еще вчерашним строгим запретам на контакты с «туземцами». Скорее всего, важнейшими из причин являлись две, противоречащие друг другу: первая – явная нехватка материалов по внутренней и внешней политике Японии, получить которые можно было только с помощью японцев; вторая – неоднократная смена руководства военной разведки и тенденция к использованию группы «Рамзая» в качестве группы добывания военно-технической информации.
Вероятно, основной была причина номер один. Во всяком случае, уже в январе 1939 года Зорге получил приказ завербовать одного-двух японских офицеров. Приказ, всего лишь в очередной раз говорящий о том, что даже сотрудники японского отделения Разведупра, ранее работавшие в Японии (пусть и за посольской стеной или стажерами при воинских частях), так и не поняли, с каким противником в лице представителей японской армии имеют дело. Завербовать японского офицера, элиту общества, носителя самурайского духа – теоретически это возможно, если сложатся вместе несколько удачных для вербовщика обстоятельств. Но сделать это на заказ, в точно установленный срок – слишком смелая задача для умного человека. К тому же сам Зорге найти кандидатов для вербовки не мог – мешал языковой барьер, да и служебное положение обеспечивало ему знакомство разве что с японским послом в Берлине генералом Осима и другими высшими и старшими офицерами японской армии
