Потом разомлевшего, отмывшегося матроса стали одевать. Лед — не японец, был корпуленции могучей и человеком замеса крутого, роста саженного, в груди неохватный, вот и отдал он матросу свои порты да рубаху плисовую. На ноги удобно пришлись лапти ношеные, в ходу легкие. (Вскоре отец, гостивший в Светелках и уезжавший в Вологду, вернулся с роскошным подарком — хромовыми сапогами, сшитыми по мерке на ногу матроса. Привез он ему и другую одежду.)
Повариха Дуняшка, рано овдовевшая солдатка и томившаяся от собственного могучего здоровья, зажарила целого ягненка, уставила стол солеными грибками, холодцом, огурчиками, капустой и множеством других вкусных и обычных продуктов русской деревни. Лед водрузил на стол бутыль медовухи.
— Спасибо вам, Дуняша! — деликатно говорил млевший от любовного восторга моряк, откусывая от стрелки зеленого лука. — Благодарю за ваше приятное угощение. — И он останавливал долгий взор на ее широких бедрах.
— Чего уж там! — млела Дуняшка, и ее необъятный бюст колыхался, словно океанская волна в предвестии шторма.
Дед и отец добродушно посмеивались, наблюдая Дуняшкино волнение. Матрос рассказывал о том, как живут люди в Японии и Китае, что пьют нагретую на огне водку, а едят там ростки бамбука — есть такое тощее дерево, — лягушек и плавники акулы.
Под именем чужим
Еще прежде решили: во избежание неприятностей навечно забыть имя — Василий Югов, но новое придумать не успели. И вот здесь произошел конфуз.
— Как, сударь, величать изволите? — спросила Дуняшка, ставя на стол очередную смену еды и питья.
Вопрос был неожиданным. Даже бесстрастное лицо матроса потеряло на мгновение обычное свое спокойствие, и он едва не поперхнулся груздем.
— Ты зови, милая, его по фамилии, — проговорил старик Гиляровский.
— А какая ему фумилия? — продолжала с бойкостью Дуняшка.
— А фамилия ему Китаев, — нашелся старик.
— Матрос Китаев, — наставительно сказал только что перекрещенный гость.
— Ой, — чуть не присела с подносом Дуняшка. — Какая-то нерусская. Вроде китайского чая.
— Чего с него взять? — Старик махнул рукой. — Он и сам из Китая.
За столом все так и прыснули со смеху, но гость обрел имя, и теперь до конца его бурной жизни все называли его — матрос Китаев. Будем и мы теперь называть его так.
Сельский народец скоро привык к Китаеву и полюбил за незлобность характера, за удивительное трудолюбие, за необыкновенную силищу. Обычной его хозяйственной заботой стала помощь Дуняшке. Он таскал ей ведрами из колодца воду, рубил дрова.
Педагог в тельняшке
Привязался к Китаеву и юный Гиляровский — малолетний Вовка. Он норовил помочь матросу во всех его делах, даже напарником за пилу становился, укладывал в поленницу дрова, таскал из ледника крынками молоко, до которого Китаев был большой любитель.
За это матрос учил Вовку разводить под дождем костерок, определять по звездам стороны света, рассказывал перед сном о чужедальних странах, о дивных землях и людях.
Вовкин отец заметил эту дружбу. Сидя как-то на закате теплого сентябрьского дня на крылечке дома и безмятежно раскуривая трубочку, Алексей Николаевич обратился к Китаеву с неожиданной речью:
— Как мать умерла, на Вовку никакого удержу нет…
Подошедший дед добавил:
— Разболтался совсем малец. С восьми лет без матери…
— Баловник! — подтвердил Алексей Николаевич. — То на крышу заберется, то драку затеет.
— Вчера один ушел в лес, только к вечеру домой вернулся, — огорченно вздохнул дед. — Ведь медведь в два счета задерет, нынче прорва их развелась. Ты, Лексей, глядел бы за Вовкой…
— Углядишь за ним!
Помолчали. Вздохнув, Алексей Николаевич решительно принялся за дело:
— Воспитывай Вовку, будь дядькой, что ль, при нем. Учи тому, чего сам знаешь.
Дед решил побалагурить:
— Кроме дел с Дуняшкой! Подрастет — сам научится.
— Ну, что молчишь?
Китаев спокойно проговорил:
— Можно!
Никто толком не знал, чему и как Китаев будет учить Вовку (который, кстати, уже умел бойко читать и знал письмо, это была дедова наука). Но решение состоялось и было объявлено Вовке, явившемуся с фингалом на скуле после очередной потасовки с соседскими ребятами.
Вовка вытаращил в восторге глаза, запрыгал, заскакал и заорал на всю округу:
— Ура-а! Китаев, давай учи меня, учиться хочу у Китаев а!
Первые уроки
Не смеем утверждать, что новоиспеченный воспитатель в совершенстве изучил педагогические сочинения светочей науки Яна Амоса Коменского или Константина Ушинского. Но досконально известно: в сердцах этих двух не испорченных цивилизацией существ давно возникла взаимная симпатия, которую они были рады укрепить деловым сотрудничеством.
