— Гм! «Бывший сын»!.. Каков мерзавец!.. Я всегда думал, что из него выйдет большой негодяй, и этот факт, что он украл у меня часы, вовсе не новость!..
Курицын потер свои колени и смолк, болтая ногами, уставившись на занавес окна, все более и более освещаемый лучами утра.
Подмастерье
В подвальном этаже, у окна, на стеклах которого красовался вырезанный бумажный сапог, сидел красивый черноволосый юноша, проводя гладильником по подошве «вновь строящегося» ботинка и напевая вполголоса что-то весьма неопределенное по мотиву.
Хозяин, толстый как бочка, с слезливыми серыми глазами и седой бородой, сидел на другом «барабане» напротив и, посапывая, производил ту же работу, что и его помощник. Ученик Фролка, стриженный котиком, неистово околачивал каблук громадного мужицкого сапога с голенищем, ростом чуть не равнявшегося ему самому.
В тусклые оконца глядел солнечный весенний день, один из тех дней, когда на улицах Петербурга сани шаркают по камням рядом с пролетками и когда метлы дворников, как кропильники, погружаются в большие черные лужи. Тут, на окраине столицы, в особенности было ощутимо приближение весны.
В открытую форточку влетала холодная струйка воздуха, но такая чистая, такая пахучая, что молодой подмастерье несколько раз поднимал голову и, раздувая ноздри, шумно вдыхал в себя этот приятный острый холодок.
В подвале было душно, пахло овчиной, свежей кожей и жильем. Воздух был густой и мутный.
— Да не так, черт! — хриплым голосом вдруг крикнул хозяин — Тупицу не сглаживай, а выемку больше гладь.
Юноша вздрогнул бровями и навел на старика свои острые, серые глаза странного блеска.
— У-у, арестант, — уже несколько смущенно пробормотал хозяин и отвернулся.
На несколько минут воцарилась тишина, прерываемая только шарканьем гладильников да стуком Фролки о каблук, шириною с доброе чайное блюдечко.
Помощником был Андрюшка, сын чиновника Курицына.
Тотчас же по совершении кражи (это было часов около одиннадцати светлой весенней ночи) явился он к товарищу своему, занимавшему со старухой матерью тесную квартирку в четвертом этаже большого каменного дома.
«Товарищу» было лет семнадцать, вследствие чего четырнадцатилетний Андрюшка находился под давлением его авторитета.
Мать «товарища», бедная вдова, с ридикюлем долго обхаживала все присутственные места, выхлопатывая себе пенсию за служебные доблести покойного супруга. Она только и знала, что писала десятками прошения. Плакать же входило в круг ее ежедневных непременных обязанностей.
К этому самому товарищу и направился Андрюшка.
Содержатель негласной покупки и продажи в доме, где жил Алешка, оказался его приятелем. Часы были проданы, и с вырученными деньгами решено было на всю ночь поехать на лодке.
Накатались и вернулись. От денег, вырученных за часы, осталось что-то рубля два, а к отцу Андрюшка являться больше не хотел. Ему опротивела эта жизнь, где он прозябал, а не жил.
Надо было идти куда-нибудь искать пропитания и приюта. Алешка, тотчас же по истощении кошелька товарища, круто переменился. Он отказался наотрез долее путаться с ним, говоря, что сегодня он едет к Аркадию.
— Возьми и меня! — простонал Курицын.
Алешка захохотал:
— Тебя, в таком костюме?
С камнем на сердце вышел от «товарища» Андрюшка и побрел по улицам, сам не зная, зачем и куда.
Брел он долго, сворачивал из улицы в улицу, переходил мостовые и опять шел, шел без конца.
Вдруг сзади него раздался пронзительный свисток. Андрюшка вздрогнул; поднял голову и увидел два ужаса сразу. Во-первых, он увидел, что машинально забрел к дому, в котором жил его отец, старый чиновник Курицын, и, во-вторых, заметил двух бегущих прямо на него городовых, одного Матвея Ивановича, который всегда стоит перед их домом, а другого незнакомого.
Он так был ошеломлен совокупностью этих обстоятельств, что остановился как вкопанный.
Оба блюстителя порядка схватили его под руки и повели в участок.
Андрюшка там сознался во всем чистосердечно. Послали за чиновником Курицыным. Тот явился суровый, с орденом в петлице и с неуклонною волею наказать беглеца.
