АННА. 1980
1
После ночи, полной кошмаров, которые не оставляли ее до самого утра, Анна проснулась измученной и разбитой. При неярком свете, пробивавшемся сквозь зашторенные окна, она взглянула на отцовские часы с эмалевым циферблатом: стрелки показывали восемь. Нажала на расположенную рядом с кроватью кнопку звонка — дверь тотчас отворилась, и вошла Аузония с подносом в руках, заботливая и приветливая, как всегда. Казалось, она, как верная собака, ждала у двери, когда хозяйка проснется.
— Доброе утро, девочка, — ласково сказала она, отвечая на приветствие Анны, которая еще нежилась в постели, радуясь тому, что ночные кошмары позади.
— Как погода? — спросила Анна.
— Ясная и морозная, — отвечала она. — Выпал снег, но на небе ни облачка.
Привычные запахи первого завтрака: запах меда и молока, горьковатый аромат кофе и аппетитное благоухание горячего, хорошо поджаренного хлеба. Когда Аузония поставила поднос на ночной столик, тонко зазвенели серебро и фарфор. Эти признаки довольства и домашнего уюта окончательно успокоили Анну — она с удовольствием втянула в себя аромат свежесваренного кофе, предвкушая первый глоток.
Аузония подошла к балконной двери и настежь распахнула обе створки ее, впустив волну свежего воздуха. Порыв воздуха освежил комнату, а отблеск солнца на снегу ярко осветил ее. Анна прикрыла глаза, защищаясь от света, и натянула одеяло до самого подбородка. В такие мгновения она вновь ощущала себя маленькой девочкой, которую Аузония вот так же будила по утрам много лет назад.
Та уже прикрыла створки двери и пошла в ванную.
Она знала наизусть все привычки «своей дорогой девочки», хоть та и не бывала в Караваджо так часто, как Аузонии хотелось бы. Налила в стакан настой мальвы для полоскания горла, пустила горячую воду в ванну, бросила туда пригоршню рисового крахмала, аккуратно повесила на вешалку купальный халат, а рядом на коврике положила мягкие домашние тапочки.
Кроме ароматов и нежного вкуса, были еще и умиротворяющие краски первого завтрака: перламутровый блеск и прозрачность фарфора, топазовая матовость мармелада, изысканное мерцание серебра. Наслаждаясь всем этим, Анна старалась вытеснить черные ночные кошмары из памяти, хотя и знала, что рано или поздно они вернутся.
Она встала, подошла к балкону и выглянула на улицу. Курт и Герман, ее телохранители, бегали в спортивных костюмах по парку, сопровождаемые свирепыми доберманами, которые вели себя с ними как послушные ангелочки. Как настоящие профессионалы, оба немца поддерживали свою форму тренировками каждый день: бег, стрельба, гимнастика, карате — они отрабатывали то огромное жалованье, которое Арриго им платил.
«Арриго», — с нежностью подумала она. Чем он был для нее? Заботливым и чутким мужем, внимательным к каждому ее желанию. А еще? Отблеск солнца на снежной белизне за окном коснулся ее глаз, и от этой вспышки возникла в памяти взлетная полоса Эспарго, выжженная солнцем и ветром Атлантики. Она снова увидела это море травы на острове Сале, возникшей под дождем за одну только ночь, вспомнила себя и его, молодых и счастливых, на этой зеленой равнине. Ее остров, ее Момпрачем… Любовь, мечты о счастье… Как сладко было сказать друг другу: «Я люблю тебя…» Где прежняя страсть, где слова, в которые влюбленные так верят?.. Прошли годы, появились на свет дети, новые самолеты совершали посадку на острове Сале; люди полетели в космос, потом на Луну; сначала Джона Кеннеди избрали президентом, потом убили его; были экономическое чудо и экономический спад, возникли нефтяные кризисы и терроризм. Умерла мать, а вслед за ней и отец, и что-то надломилось в душе, как будто и сама она начала умирать. Или просто стареть, но мысль об этом уже застряла в уме, словно гвоздь. Мысль эта пугала, приводила в отчаяние, временами она тосковала по прежней остроте чувств, по слезам и восторгам любви.
Она старилась вместе с песнями своей юности. «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…» Но Элвис умер, а прекрасные песни забыты. На смену им пришли другие… Страх перед приближающейся старостью толкнул ее в объятия молодого самца, послушного жеребца, который на какое-то мгновение дал ей иллюзию того, что время можно остановить. Этот страх заставлял ее метаться по свету. Анне казалось, что она бродит во тьме, ей хотелось найти свет в своей жизни, найти прочную опору и душевный покой. Разве можно сравнить связь с Джанфранко Маши и чудесную любовную историю, связавшую некогда ее и Арриго? Сколько лет она жила уже в этом мире, мире фальши и притворства? Знал ли отец, что его маленькая Анна завела любовника? Ну конечно, знал. А Арриго? Скорее всего знал. Развеялись звуки прежних песен, утих мощный ветер Атлантики, исчезли жгучий асфальт Эспарго и изумрудный луг острова Сале.
— Ванна готова, — заботливо сказала Аузония, возникнув подле нее.
— Какой прекрасный день, — заметила Анна, приглашая ее взглянуть в окно.
Из ванны Анна вышла освеженная и умиротворенная. Ей удалось заглушить свою меланхолию, и она уже с меньшей тревогой ожидала начала трудного дня. Нужно было заехать к Пациенце, позвонить Арриго и обстоятельно поговорить с детьми, войдя в роль заботливой и строгой матери. Но главной заботой была та, что возникла вчера: угроза шантажа со стороны министра. Неужели даже теперь она должна была чего-то бояться, расплачиваться за чужие грехи, пусть даже собственной матери?
Она надела шотландскую юбку в зеленую и синюю клетку, синюю блузку и зеленый шерстяной джемпер. Выбрала тяжелое ожерелье от Булгари, напоминавшее цыганское монисто, которое было очень ей к лицу. На мизинец надела алмаз, вырезанный полумесяцем — свое любимое кольцо. Хотела надеть часы, но передумала и оставила их на столике. Вместо этого взяла отцовские часы, слушая их ход. Она посмотрела на эмалевый циферблат, на римские цифры, вгляделась в фигуру женщины в тунике, со струящимися волосами и завязанными глазами. Как никогда прежде, чувствовала Анна нужду в ней, в Фортуне. Она нажала на кнопку, крышка открылась, вызванивая «Турецкий марш» Моцарта. На обратной стороне часов была дата «Женева. 1880«. Анна увидела еще какие-то знаки, которые никогда не замечала раньше: едва заметно выцарапанное слово, имя, которое с трудом удалось разобрать: Долорес. И рядом число — 1914. Только старик мог поставить здесь это имя и дату. Но что означают они? Если она знала своего отца, а она его все-таки знала, эта надпись на семейном талисмане не случайна. Здесь кроется какая-то тайна. Но какая? Сколько тайн хранил в душе этот могущественный старик?..
