Сенявин в царской немилости и подозрении в неблагонадежности. Разговор с министром внутренних дел. Декабристы и Сенявин
Люди, проделавшие с Сенявиным это трудное почти четырехлетнее плавание в чужих краях, делившие с ним труды и опасности, ценили его по достоинству. Позднейшие поколения могли оценить его заслуги перед Россией, его значение в создании и укреплении традиций связи России с юго-западным славянством, большое место, которое он занял своими морскими подвигами в истории русского флота. Но ни Александр I, ни ближайшее бюрократическое начальство не поняли и не оценили этого прямого преемника Ушакова, как они не поняли и не оценили и самого Ушакова.
Александр так же мало понимал и признавал заслуги Сенявина, как перед этим заслуги Ушакова. Русские морские герои симпатией царя пользовались так же мало, как и герои армии — Кутузов, Багратион. Французский карьерист и проходимец, маркиз де Траверсе, которому Александр неизвестно почему вручил участь русского флота, меньше всех на свете мог объяснить царю всю несправедливость пренебрежительного отношения и неблагодарности к Ушакову и Сенявину. Невольное негодование вызывает это игнорирование русских героев.
Наступил грозный 1812 год, — и Сенявин, всем сердцем любивший свою родину, подает царю просьбу об определении вновь на службу, чтобы посильно помочь делу обороны отечества. Александр не нашел ничего благопристойнее, чем написать на прошении: "Где? в каком роде службы? и каким образом?" Адмирал был, по-видимому, особенно обижен этим последним вопросом: "и каким образом?" "Буду служить таким точно образом, как служил я всегда и как обыкновенно служат верные и приверженные русские офицеры", — отвечал Сенявин в бумаге, которую отправил маркизу де Траверсе в ответ на странный вопрос царя. Но "благословенный" не любил получать подобные ответы. Сенявин не только не был принят в ополчение, куда он стремился, но 21 апреля 1813 г. его уволили ("по прошению") с половинной пенсией.
Александр не только не наградил Сенявина и его офицеров и матросов, но "решительным отказом" ответил на представление об утверждении следовавших по закону адмиралу и его подчиненным призовых сумм за взятые во время экспедиции суда, Особенно потрясен был Сенявин возмутительно несправедливой, злобной резолюцией царя: "Когда и самая эскадра судов, приобретавшая сии призы, оставлена им, наконец, в неприятельских руках, то и нельзя предполагать для нее установленной для призов награды". В этой резолюции было столько прямой клеветы и лжи, что Сенявин написал царю обширное письмо, которое осталось без ответа1.
Сенявин, не имевший личного имущества, должен был долгие годы прозябать на своей ничтожной пенсии. Поведение царя и придворного прихлебателя, французского проходимца эмигранта маркиза де Траверсе, управляющего морским министерством, было тем возмутительнее, что Сенявин доставил казне несколько сот тысяч рублей призовых сумм, причем лично ему принадлежавшая сумма из этих денег (за взятые торговые суда противника) не была ему выдана. Безобразно несправедливый упрек Александра, что Сенявин "оставил" свою эскадру у неприятеля (как будто он мог ее не оставить!), сводится, по существу, к нулю тем, что при заключении мира между Россией и Англией в 1812 г. англичане не только вернули все вооружение эскадры, оставленной в 1809 г. в Портсмуте согласно лиссабонской конвенции, но и заплатили полностью русской казне стоимость всех кораблей, оставшихся у них. Объясняется этот довольно диковинный факт совсем не свойственной британскому правительству "щедрости" тем, что от русской победы зависело в тот момент — быть или не быть разорявшей английскую торговлю континентальной блокаде. Спустя одиннадцать лет после возвращения Сенявина призовые деньги, причитавшиеся по закону ему и его офицерам, были, наконец, выданы. Прибавим, что лучшие из оставленных Сенявиным кораблей ("Сильный" и "Мощный") пришли в 1813 г. в Кронштадт, а остальные пять кораблей и фрегат, бывшие в очень плохом состоянии еще когда после бури попали в 1807 г. в Лиссабон и, конечно, не ставшие лучше после дальнейших приключений, были оплачены англичанами как новые, по высокой оценке. Да не удивится читатель такому внезапному и ненатуральному английскому "великодушию": в 1812 и 1813 гг. за Россией очень и очень приходилось ухаживать! Ведь Наполеона без России одолеть решительно никто не мог, — и в Лондоне это знали очень хорошо. Вся правящая Англия разделяла в 1812 г. жестокую тревогу британского представителя в ставке Кутузова, генерала Вильсона, боявшегося, что русские, изгнав Наполеона, остановятся на Немане. Правя щий класс Англии затем в 1813 г. и весной 1814 г., вплоть до отречения французского императора, покорно подчинялся русской дипломатии, как подчинялась ей тогда и вся остальная Европа, восставшая против наполеоновского владычества. Тут уж не до того было, чтобы спорить о выдаче находившихся с 1809 г. в депозите в Портсмуте судов сенявинской эскадры или торговаться об их цене! Довольно было, что русской кровью Англия была спасена от Наполеона.
Безобразное поведение царя в отношении Сенявина, постепенное падение русского флота при фаворите Александра маркизе Траверсе — все это раздражало и удручало стареющего адмирала. На язык Дмитрий Николаевич всегда был резок, особу Александра Павловича, конечно, не терпел, и немудрено, что в настроенных оппозиционно кругах конца александровского царствования, например среди будущих декабристов, об отставном адмирале сложилось мнение, что он мог бы сыграть известную роль в случае антиправительственного движения.
С декабристами у Сенявина прямой связи не было. По крайней мере ни в документах, ни в научной литературе, в том числе новейшей советской, о декабристах таких фактов не приведено. Но что некоторые декабристы, считали Сенявина оппозиционно настроенным человеком, — это может считаться более чем вероятным. И такого рода указания у нас имеются. Есть и весьма убедительные свидетельства, что правительство также не вполне доверяло отставному адмиралу и, уж конечно, не считало его выше подозрений.
Во всяком случае, уже в 1820 г., за пять лет до восстания декабристов, Сенявину пришлось иметь некоторое "деликатное" объяснение с властями. "8 ноября 1820 года, в понедельник, в начале десятого часу, вице-адмирал Сенявин, приехав в дом управляющего министерством внутренних дел графа Кочубея, требовал чрез дежурного быть к нему допущенным", — читаем в любопытном документе, впервые опубликованном в 1875 г. "Вице-адмирал Сенявин, быв принят, сказал графу Кочубею, что он долгом своим счел обратиться тотчас к нему, как к министру полиции, а потом и к здешнему военному генерал-губернатору, по одному обстоятельству, о котором он вчера уведомился и которое поразило его самым чувствительным образом: что ему было сказано, будто существует здесь какое-то общество, имеющее вредные замыслы против правительства, и что почитают его, Сенявина, начальником или головою этого общества; что всякому легко понять можно, сколько подобное заключение должно ему быть оскорбительно; что, служив всегда с честью, приобрев и чины и почести, имея большое семейство и от роду 60 лет, он с прискорбием видит себя подобным образом очерненным, тогда как он вышел в отставку, живет почти в уединении и мало куда ездит"2.
Кочубей ответил, что он, Кочубей, "не скроет от адмирала" что он тоже "слышал" о таком обществе, но не обвиняет Сенявина, которого "имеет в первый раз честь… у себя видеть". И сейчас же министр стал доказывать своему утреннему посетителю, что не может благомыслящий человек думать о "преобразовании правительства российского", потому что плодом такого дела было бы "расстройство государства, разрушение всех связей, ныне целость и благоденствие его ограждающих, безурядица, отторжение разных областей, презрение чужеземцев, варварство, какое существовало во времена татарского владычества, и множество других неисчислимых бедствий; что он, граф Кочубей, так сильно в этом заключении убежден, что никак себе представить не может, чтобы подобное глупое, подлое, гнусное предприятие могло вместиться в голове русского дворянина" и т. д.
