что партизанский отряд Солдатенко был оставлен в Одессе для продолжения борьбы и то, что вам предстоит узнать о его судьбе, превосходит человеческое воображение.
Между тем наш дорогой товарищ Колыбанов, слава Богу, благополучно добрался до Москвы и сразу же вспомнил о своих обязанностях.
Сегодня, 10 октября 1941 года, на первой странице газеты «Правда» опубликована его статья под многообещающим названием: «В советской Одессе».
Кому, интересно, адресована эта статья?
Колыбанов знает, что всего через 5 дней и ночей, 16 октября, убийцы войдут в город, но тем не менее из своего безопасного далека продолжает внушать жителям Одессы, в том числе и еврейским жителям Одессы, что опасности нет:
«Два месяца длится осада Одессы. Коварный враг пытается прорваться в наш город. Он хочет разрушить наши жилища, разграбить народное достояние. Залить улицы и площади кровью невинных жертв. Не бывать этому!»
Не бывать этому?
Но это будет!
Улицы и площади Одессы БУДУТ залиты кровью оставленных в городе евреев. И Колыбанов сможет сам в этом убедиться.
Обратный отсчет
И все же, несмотря на талантливое «шоу» с грузчиками и мешками на Бульварной лестнице, противник начал догадываться о причинах необычной суеты в порту.
Глава германской военной миссии в Бухаресте генерал-майор Хауффе, тот самый Хауффе, который 30 августа 1941-го в старой румынской комендатуре Тигины, страдая от духоты и назойливых мух, подписывал соглашение об образовании Транснистрии, направил в Берлин докладную, касающуюся Одессы:
«По ходу операций в Одессе… можно предположить, что противник принял решение после долгого и упорного сопротивления сдать Одессу…
Уже в течение нескольких дней погрузка войск 157-й дивизии перед фронтом не устанавливается… Продолжается оживленное судоходство, но погрузка войск, к сожалению, не установлена…». [Генштаб Вооруженных сил СССР, инв. № 632, л.113]
Ах, вот оно как – «погрузка войск не установлена»?!
Плохо работаете, господа!
Погрузка идет, еще как идет!
Но «не заметив» погрузки, румыны пришли к выводу, что «оживленное судоходство» свидетельствует о «прибытии пополнения», испугались и перешли к обороне.
А до сдачи Одессы осталось всего трое суток.
Генерал-майор Петров уже подписал приказ об отводе войск:
«По решению Ставки Верховного Главнокомандующего части Приморской армии, героически и честно выполнившие свою задачу, в кратчайший срок должны оставить Одессу и сосредоточиться для действий на новом направлении.
Во исполнение указаний Ставки приказываю:
Отвод всех войск начать 15 октября, в 19:00… Для прикрытия отвода выделить арьергарды в составе одного батальона из каждой дивизии. По окончании посадки главных сил арьергарды эвакуируются на каботажных судах и боевых кораблях». [Архив ВМФ СССР, ф. 288, оп. 5116, д. 8, л. 106.]
Ну вот, все определено и расписано: время отхода с оборонительных рубежей, маршруты следования, причалы, суда. Приложены схемы, назначены сопровождающие, принимающие. Согласованы отвлекающие удары авиации, береговых и корабельных батарей.
Установлено число арьергардов – 1500 бойцов морской пехоты.
Все продумано, все предусмотрено, ошибок Таллина не будет – блестящая операция эвакуации Одессы войдет в историю военного искусства.
Это действительно первый случай в истории, когда достаточно крупная армия оставила позиции и, погрузившись на корабли, без потерь перебазировалась на другой фронт. Эвакуация Одессы осталась непревзойденной.
Вот только арьергарды…
Но об арьергардах потом…
До сдачи Одессы осталось двое суток.
И в жутком безлюдном городе, где не умолкает грохот близкого фронта, началась анархия. Толпы обезумевших людей громят магазины, взламывают квартиры эвакуированных, дерутся между собой и тащат все, что удается отвоевать и утащить.
Никому до этого практически дела нет.
Да и власти в городе уже нет.
ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО
«11 октября 1941.Сегодняшний день можно назвать днем начала грабежа…
На Канатной разгружали хлеб и едва окончили, как толпа ворвалась в магазин… Картина была жуткая – некоторые умудрялись влезть в окно.
Из магазина слышны были душераздирающие крики, какой-то гражданин схватил нож и стал им размахивать. Хлеб хватали без денег…
Во всех дворах повальная дележка оставшегося имущества.
У нас в доме просто срывают замки, входят в квартиру, занимают ее со всем оставшимся добром и начинают хозяйничать…
Да и вообще многие сейчас не зевают. Тащат мебель, стулья, посуду, словом все, что попадется под руку…»
Анархию подогревают румынские листовки.
Их розоватые, сброшенные с самолетов листочки виснут на ветках деревьев, покрывают тротуары.
«Гоните комиссаров! – призывает одна. – Комиссары принуждают вас к бессмысленному сопротивлению!»
На другой красуется мерзкая крыса на фоне шестиконечной звезды.
«Бей жидов! – провозглашает листовка. – Жиды, как крысы, поглощают достояние вашего народа!»
Листовки имеют «успех».
Неожиданно с самого дна поднялась черная муть заскорузлой ненависти к евреям.
На Пересыпи группа подонков даже провела демонстрацию под лозунгом: «Бей жидов, спасай Россию!»
Тот же лозунг выкрикивала на углу Садовой и Петра Великого какая-то пьяная баба. По слухам, ее пристрелил боец истребительного батальона.
Слухи… Слухи…
Создается впечатление, что в эти последние дни Одесса верила только слухам и только слухами руководствовалась.
До сдачи осталось 24 часа.
Да, да, счет теперь идет на часы.
И город уже это понял.
Затих. Затаился.
Даже разбой как будто бы прекратился.
Стоят трамваи. Молчит черный раструб репродуктора на Соборке.
Закрыты ворота домов.
Задвинуты ставни.
На улицах ни души.
Но вдруг – в десятом часу утра – неожиданно что-то, как будто бы произошло.
Трудно сказать, что именно, но ворота открылись, и толпы людей бросились в порт. Бóльшую часть этой толпы составляли евреи.
Не имея эвакоталонов, они все же, как видно, надеялись как-то, каким-то образом попасть на уходящие корабли.
На спусках, ведущих к порту, столпотворение – пикапы, газики, грузовики, повозки, лошади, и среди них в этом хаосе люди – с узлами, баулами, чемоданами.
На въезде в затянутый дымовой завесой порт бойцы военной комендатуры расчленяют поток: все имеющие эвакоталоны проходят через ворота, а не имеющие – оттесняются и остаются за баррикадами.
Тысячи женщин, детей, стариков, прижатые к баррикадам, располагаются на изрытой снарядами таможенной площади и… не уходят…
Быть может, не решаются двинуться в обратный путь по запруженным спускам.
Быть может, надеются все же на чудо – пробьются, уговорят, уломают, упросят, заплатят, в конце концов…
Здесь они проведут ночь. Долгую, страшную ночь, полную грохота корабельных батарей и сполохов близких пожаров.
На рассвете, в шестом или даже в седьмом часу утра, как-то неожиданно охрана, стоявшая у ворот, исчезла. Толпа смяла ворота и ворвалась в порт.
Заваленные грудами покореженного железа причалы пусты…
И только на горизонте маячат белые точки уходящего вдаль каравана…
Последнего каравана…
Но как могли они знать они, что караван был ПОСЛЕДНИМ?
Возможно, что будет
