за волосы, а он меня ущипнул, потом ударил. И я его тоже ударила. Тут вошла Любовь Ивановна и сказала, как мама сейчас, что драться нехорошо и если мы не перестанем, она отправит нас домой. Мы и перестали. Вот. И начался урок. Васильку попало больше, чем мне. Теперь он не будет так говорить.
— Дочь встала на защиту отца, — опять рассмеялся Александр Васильевич. — Но все-таки, Котенок, драться не надо, мама права.
— Пусть не говорит, что ты буржуй.
— Тебе не надо было обращать внимание на его слова, — сказала мать. — И чтобы больше такого не было. А теперь отправляйся спать.
Катя допила чай, умылась и по заведенному порядку, пожелав родителям спокойной ночи, ушла в свою комнату. Елена посмотрела на мужа.
— Что будешь делать, буржуй?
— Почитаю газеты и тоже лягу спать. Завтра надо встать пораньше. И откуда он такое взял?
Жена спокойно ответила:
— Сболтнул кто-нибудь, а мальчишка услышал и подхватил. Не можешь ты считать, что все в Зареченске твои друзья. Наверно, есть и завистники.
— Хотел бы, чтобы это было не так. Я не помню, когда и кому причинил зло или ущемил.
— Не стоит об этом думать. Иди читай свои газеты. А я вымою посуду и тоже лягу. Без меня не засыпай.
Майский встал, поцеловал жену и ушел в спальню.
Елена, перемывая тарелки, думала над словами дочери. Мальчишка слышал нехорошие слова о ее муже от кого-то из взрослых. Кто говорит такие гадости? Ее Сашок ворует золото! Да она, жена директора золотого прииска, имеет всего-навсего крохотное колечко с аметистом и пару серег — их он подарил ей в прошлом году на день рождения. Вот и все золото. Внезапно мелькнула догадка: не в этом ли причина перемены в муже? Может, ему уже не раз приходилось слышать подобные слова. А такое, конечно, хоть кому испортит настроение. И еще эта несчастная машина. Как хорошо было без нее.
Кончив все хозяйственные дела, Елена погасила свет и пошла в спальню. На маленьком столике у кровати горела под розовым абажуром лампа и рядом лежала стопка газет. Одна газета белела на полу. Она выпала из свесившейся с постели руки мужа. Он спал.
— Что же ты не подождал меня, Сашок, — тихо, с укором сказала Елена и грустно улыбнулась. Быстро раздевшись, она погасила свет и осторожно, стараясь не разбудить спящего, легла. Муж сонно заворочался, его лицо привычно уткнулось в ее плечо, он ровно задышал. Елена лежала с открытыми глазами, следя за медленно ползущим по потолку узором оконного переплета и тюля, отброшенным светом луны. Не удался сегодня разговор с мужем, что же, поговорят завтра.
Кажется, она всего лишь на минуту закрыла глаза и тут же снова открыла их, потому что послышалось, будто где-то стучат. И действительно, до предела напряженный слух уловил настойчивые, требовательные удары. Где это? В соседней половине дома? Нет, стучали в их дверь. Елена встала, не зажигая света, нащупала на вешалке халат и, накинув его, вышла в прихожую. Здесь стук слышался громко, отчетливо. Резкие удары сыпались с короткими перерывами. Щелкнув выключателем, она открыла дверь в сени, встревоженно спросила:
— Кто там?
То, что Елена услышала в ответ, заставило сильно забиться сердце.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Никита Гаврилович, сидя за кухонным столом, снаряжал патроны. Перед ним выстроились коробки с пустыми еще гильзами, банки с порохом, пыжами и дробью. Привычными точными движениями, как он делал это уж сотни раз за свою жизнь, старый охотник брал нужную вещь, отмеривал дробь и порох, забивал пыж. Пустая трубка, крепко зажатая в зубах, двигалась вместе с ним, образуя на белой стене причудливую тень человека с неимоверно длинным носом. Степан Дорофеевич, лежа животом на нетопленой печи, подперев голову руками, следил за работой племянника и время от времени широко зевал, показывая редкие желтые зубы. Синие сумерки за окном плотнели, и вечер незаметно уступал место ночи. В кухне было душно, и даже раскрытое настежь окно не давало прохлады. Ни один листик не шевелился на кустах сирени, росших под окном. Откуда-то доносилось слабое урчание автомобильного мотора. Изредка раздраженно взбрехивали собаки.
— И чего это ты, Никита, патроны-то снаряжаешь, — подавив очередной зевок, сказал Ваганов. Ему надоело молчать. — Аль на охоту собрался? Так не время еще. Нынче охота по срокам установлена, знаешь ведь.
— Похожу маленько по лесу, — ответил Плетнев. — Не могу я сейчас сидеть дома.
— Оно, конечно, — поспешно согласился дядя. — И я себе места не найду. Все из рук валится. Кто бы подумал: такая беда нежданно-негаданно свалилась.
— Ты вот на митинге-то давеча не был, а зря. Иван Иваныч там говорил, что немец давно зубы на нас точил, только боялся по этим самым зубам получить. Прежде он, значит, всю Европу захватил, силы набрался, а потом и на нас попер.
Известие о нападении фашистской Германии на Советский Союз пришло сегодня в Зареченск около полудня. Никита Гаврилович сидел в это время на лавочке у приисковой конторы, разговаривая со знакомыми, и уже собирался уходить, как на крыльцо, стуча деревяшкой, вышел счетовод Савелий. Лицо инвалида было бледно и встревожено, это заметили все и сразу умолкли, еще не ясно предчувствуя какую-то беду. Савелий обвел всех строгим взглядом.
— Война началась, мужики. Немец на нас напал.
Старатели зашумели, обступили инвалида, допытываясь, откуда он узнал такую весть. Потом к приисковой конторе стал быстро стекаться народ. Слух о войне облетел Зареченск, всполошив всех жителей. Скоро маленькая площадь оказалась запруженной. Киномеханик Лева Михельсон с двумя парнями притащил из клуба громкоговоритель-колокол и приладил над крыльцом. Над площадью понеслись строгие слова московского диктора, читавшего сообщение Советского информационного бюро. Старатели, молчаливые и суровые слушали, сжимая натруженные руки.
Потом начался митинг. Первым говорил Слепов, рассказывал, как фашисты готовились к этой войне, как вероломно, исподтишка напали и что должен делать каждый советский человек в это тяжелое время. После Ивана Ивановича выступало еще много народу. Комсомольцы тут же объявили, что все, как один, требуют послать их на фронт.
Ваганов на митинге не был и теперь уже в который раз жадно выспрашивал у племянника подробности.
— В прошлой-то войне немец тоже вон как пер, — снова заговорил он. — Никакого удержу. На это он мастер, воевать-то. Только нынче и Россия не та. Красная Армия у нас сильная, мне Семен говорил, он знает. А еще кино в клубе смотрел, так чего только нет в войсках-то. И пулеметы, и конница, и пушки такие, что их уж не конями
