— Он существует? — спросил он. — Я думал, что это что-то вроде легенды.
— Судя по нашим сведениям, Седьмой отдел — масштабная организация. Ее отделения находятся во всех странах Ближнего Востока и даже в Европе. Центрального руководства у нее нет. Она состоит из мелких группировок, которые действуют самостоятельно.
Саид посмотрел на Константина.
— Понимаю, — сказал он. — Точнее, не понимаю. Что вы хотите от меня?
— Я знаю, что вы были приближены к Мустафе. Вы знали его окружение. Я дам вам еще один лист бумаги, у вас будет несколько минут. В первую очередь меня интересуют имена граждан других ближневосточных стран, а не Сирии. Также меня интересуют европейцы. Люди, которые имели дело с Мустафой. Все имена, которые вы сможете вспомнить.
Саид снял колпачок с ручки и посмотрел на Константина.
— Что будет с моей семьей? — спросил он.
— Все зависит от того, согласитесь ли вы нам помочь.
— Меня убьют?
— Это решение будут принимать другие люди.
— Константин, — в очередной раз назвал его имя Саид и помедлил, будто прислушиваясь. — У меня жена и трое детей. Если они останутся без отца, они погибнут. У них фактически нет крыши над головой.
— Вы думали об этом, когда соглашались работать с Мустафой?
Он опустил голову и положил ручку.
— Вы думали о том, чего может стоить ваша война вашей семье? Я мог бы вас понять, если бы вы были одиноким человеком. Но принимать такое решение, когда на вашей ответственности жизни ваших родных? Вы понимаете суть обвинения «пособничество исламистскому террору»? А если бы вы попали в руки не к нам, а, предположим, к отделу по борьбе с террором из ЦРУ? С вами сейчас беседовали бы по-другому. И совсем не с помощью слов.
Саид посмотрел на чистый лист и сцепил пальцы.
— А что будет с Габриэль? — задал он очередной вопрос.
— Это не должно вас интересовать.
— Она хорошая девушка. Ей не повезло, что она оказалась впутанной во все это.
— Как вы думаете, Саид, убивать — это плохо? Мы совершаем моральное преступление?
— Да. Потому что те люди, которых вы убиваете, не всегда настолько плохи, какими вы их считаете.
Константин сложил ладони и подался вперед.
— Разве я сказал, что мы убиваем плохих людей? — спросил он.
— А каких людей вы убиваете?
— Нужных. Или не нужных. Зависит от ситуации. А теперь пишите, Саид. Время на разговоры по душам истекло. Не забывайте, зачем вы здесь находитесь, а также помните о том, кто я и зачем я тут.
Саид вздохнул и склонился над бумагой.
… Константин вышел из комнаты для допросов и жестом пригласил стоявшего поодаль охранника войти.
— Я закончил, — сказал он. — Благодарю вас. Вы можете его забрать.
— Есть, сэр, — ответил охранник и юркнул в комнату, прикрыв дверь.
Нурит подняла глаза от документов. Блокнот, который некоторое время назад она освободила от целлофановой обертки, теперь почти весь был испещрен записями.
— Ты это слышала? — спросил Константин, присаживаясь.
— Если ты имеешь в виду Ицхака, то да.
— Ты… знала?
— Да, — вторично кивнула она.
Он оперся локтями на стол и взъерошил волосы.
— Так я и знал. Сукин сын! Пока все стояли на голове и пытались спасти его задницу, он преспокойно сливал информацию Мустафе! — Он снова посмотрел на Нурит. — А… про Габриэль ты тоже знала?
— Нет. Но зато удивилась, что знаешь ты.
Константин положил перед ней список, составленный Саидом.
— Давай сделаем вот что, — сказал он. — Во-первых, мы с тобой уже достаточно поделились друг с другом личными тайнами и продемонстрировали свою компетентность в разных областях нашей работы, а поэтому мы закончим откровенничать. И ни с кем другим откровенничать не будем. По крайней мере, до того, как начнется и закончится операция. Во-вторых, возьми запись допроса и подержи ее у себя. Пока никому не следует ее слушать.
— Как скажешь. Ты — руководитель отдела по ведению допросов, а я — твой советник. Я обязана выполнять твои указания. И я могу только посоветовать что-либо.
— Ты уже сегодня достаточно мне посоветовала. — Константин помолчал. — Мне следует попросить прощения. Я разговаривал с тобой довольно грубо.
Нурит положила список в папку с остальными документами и закрыла ее.
— Мы все ждем, чтобы это закончилось, — сказала она. — И это скоро закончится. Но сейчас ты должен держаться молодцом.
В комнату заглянула светловолосая девушка.
— Доктор, — сказала она, обращаясь к Нурит, — вас к телефону.
— Это тайный поклонник? — спросил Константин, посмотрев на нее.
Девушка покраснела.
— Нет, сэр, — ответила она, — это майор Толедано.
— Майор Толедано на роль тайного поклонника не подойдет, — рассмеялась Нурит. — Уж слишком он предсказуем. Ты сможешь дать ему приличную фору.
Глава 18
Неделя была проведена в ожесточенных спорах, предметом которых являлся не исламистский террор и не предстоящая операция, исход которой обещал быть судьбоносным, а… снег. Борьба разгорелась нешуточная. К лагерю Константина, который заявлял, что снега не будет, присоединились майор Толедано и лейтенант Гордон. А Нурит, Габриэль и Лия были уверены, что снег будет. К женшинам присоединился и Ронен, не побоявшись насмешек со стороны коллег. Насмешек не было, но и Константин, и Боаз, и Гилад приводили доводы в пользу того, что снег в такое время года пойти не может.
— Это вам не Швейцария, где снег держится Бог знает сколько, — говорил Константин.
— Никогда на моей памяти не бывало снега в такое время, — не отставал Боаз.
— Даже если и будет снег, он будет противным и мокрым и растает через полчаса, — завершал не столь категоричный, но уверенный в своей правоте Гилад.
— Вот увидите, снег обязательно пойдет, — не соглашалась Лия. — И уж точно не растает через полчаса!
— После такого похолодания должен пойти снег, — авторитетно заявляла Нурит.
— Зима выдалась холодная, снег может пойти в любое время, даже в начале весны, — уверял Ронен.
А Габриэль была уверена в том, что мужчины попросту сговорились и упрямятся не потому, что их интересует снег, а потому, что не хотят уступать женщинам.
— Вы шовинисты, — заявила она.
Больше всех это заявление задело Константина.
— При чем тут шовинизм? — недоумевал он. — Думаешь, я настолько глуп, что могу позволить себе самоутверждаться за счет женщины? Или это единственный аргумент, который ты можешь предложить? Подумать только — обозвать меня шовинистом!
