шум, что Герман не постучал и решил выждать, когда тот перестанет. Наконец Карл остановился, но как раз в то мгновение, когда Герман хотел постучать, ухо его уловило серебряный звон колокольчика. Он подумал, что это сани, едущие мимо, и невольно повернул голову в сторону шоссе. Но тут он снова услыхал серебряный колокольчик, на этот раз за дверью, и одновременно раздался голос, прозвучавший, как ему показалось, над самым его ухом:
— Себастьян, ты слышишь колокольчик?
Детский голосок завизжал от удовольствия.
— Слышишь колокольчик, Себастьян? — повторил голос.
Рука Германа беспомощно опустилась, он отступил на шаг от двери. Это был мягкий, теплый, немного грудной голос. Снова прозвенел колокольчик, и Герман отступил еще на несколько шагов, пока домик не утонул в снежной пелене и не заглох серебряный звон.
Он осмотрелся по сторонам. Никого, далеко вокруг нет никого — только падают, кружась, хлопья снега.
— Не может быть! — прошептал он, и внезапно снежные хлопья, прежде летевшие ему навстречу, завертелись вокруг него в быстром вихре.
7
Христина наконец немного оправилась и не хотела ждать больше ни одного дня. Бабетта пыталась ее отговорить, но в конце концов ей не осталось ничего иного, как сходить к Шальке. Задача была не из легких, и сначала она не знала, как приступить к делу, но потом все же сказала Шальке, что совершенно неожиданно приехала Христина и хочет объяснится с отцом.
Шальке изобразила на своем лице безграничное изумление.
— Да когда же она приехала? — спросила она.
— Когда? Дня два-три тому назад; она была немного простужена.
— Два-три дня тому назад? — Шальке, хитро улыбаясь, посмотрела на Бабетту. Пусть только Бабетта не воображает, что может водить ее за нос, пусть не считает ее такой дурой. Всего два-три дня?
Шальке насмешливо захихикала. Бабетта смутилась и начала теребить свой платок.
— Ну, может быть немного больше, Фрида! — сказала она.
Разыгрывая изумление, Шальке успела мгновенно все обдумать. Отказать? Нет, отказать Бабетте в ее просьбе о посредничестве нельзя ни в коем случае, — что бы она о ней подумала? Вопрос лишь в том, не угрожает ли посещение Христины ей самой? Нет ли тут какой-либо опасности? Как знать? Но она тут же решила, что опасности для нее никакой быть не может, потому что Шпан так болен, что, наверное, не узнает ни Бабетту, ни Христину.
— Я всем сердцем готова помочь, — ответила она, — всем сердцем, Бабетта! Ах, я только и мечтаю о том, чтобы оказаться полезной Христине. Но сейчас Шпан очень болен, у него мысли мутятся. Что же нам делать, Бабетта?
— Ты сообщишь нам, Фрида, как только Шпану станет лучше.
О, это Шальке сделает охотно! Через несколько дней она послала к Бабетте мальчика с запиской, хотя состояние Шпана нисколько не улучшилось. Обе они должны были прийти в город в сумерки, когда будет почти совсем темно.
— Ты готова, Христина? — спросила Бабетта.
— Да, готова! — храбро ответила Христина, вся дрожа.
Она оделась, и Бабетта нашла, что у нее жалкий вид. Ее лицо слегка отекло и было словно покрыто тонкой шафранно-желтой пылью, осевшей густо на губах, особенно в уголках рта. На щеках были коричневые пятна, а широко открытые глаза лихорадочно блестели. И ко всему еще обезображенная фигура. Вот в каком виде она возвращается! «Ах, что за жалкие создания мы, женщины!» — думала Бабетта.
— Хорошенько смотри за Себастьяном, отец, — обратилась она к Карлу, — мы скоро вернемся. Ну, Христина, пойдем, в добрый час! Укутай только получше шею платком.
Уже смеркалось, когда они вышли из дому. По небу ползли темные тучи, а на западе догорало буйное призрачное пламя, вот-вот готовое погаснуть. В тех местах. куда падали отблески пламени, снег был красен, как вино; в тени же он был черен, как сажа.
Христина то и дело вздрагивала. Этот воздух ощущался во рту как лед — но лед обжигающий. Снег вокруг вспыхивал красными, синими и зелеными огоньками, словно высовывались язычки горящего газа.
— Держись крепче за меня, Христина. Молись, чтобы бог послал тебе силы. Проси бога, чтобы он смягчил сердце твоего отца, — ты тяжело провинилась перед ним.
— Да, я тяжко перед ним провинилась!
Но тут силы Христины иссякли. Она зашаталась и вынуждена была присесть на краю дороги.
— Может быть, нам лучше вернуться, Христина, бедная моя девочка?
— Нет, нет, Бабетта!
— Ну так обопрись на меня хорошенько. Ну как, легче тебе? Когда мы будем у него, ты, Христина, ничего не говори, так будет лучше, слышишь? Господь вразумит меня и подскажет мне нужные слова.
— Хорошо, Бабетта.
— Я ведь знаю твоего отца. У него доброе сердце, но он упрям. Все вы, Шпаны, упрямы, и ты тоже, Христина!
— Да, я тоже, я это знаю.
Буйное призрачное пламя погасло быстро, как костер, который разгребли и затоптали. Внезапно наступила темная ночь. Христина испугалась глубокой темноты; когда она оглядывалась по сторонам, у нее начинала кружиться голова. Она снова зашаталась и опустилась на землю.
Бабетта подняла ее и вытерла ей лицо снегом.
— Давай вернемся, Христина! — жалобно повторяла она.
— Нет, нет, я должна к нему пойти.
В городе Христина сразу почувствовала себя гораздо лучше. К тому же здесь было как будто теплее. Шальке ждала их у калитки и поведа в кухню. Почувствовав запах кухни, нисколько не изменившийся за время ее отсутствия, Христина потеряла сознание. Бабетта дала ей выпить воды, и наконец Христина пришла в себя настолько, что с помощью Бабетты смогла подняться по узкой лестнице. И вот она сидела в скудно освещенной столовой и как зачарованная смотрела на часы в футляре красного дерева.
— Часы остановились, Бабетта! — прошептала она.
— Да, сиди спокойно, Христина.
Шальке исчезла. Бабетта оглядела комнату и удовлетворенно кивнула. «Нужно отдать Фриде справедливость, порядок у нее образцовый», — подумала она. Потом попробовала быстро приоткрыть один из ящиков буфета, но ящик был заперт. Бабетта усмехнулась про себя. Как бы Шпан ни был болен, он никогда не забудет запереть ящики. Спустя немного Шальке вернулась. Она отозвала Бабетту в угол и стала с ней шептаться.
— Сегодня твой отец чувствует себя неважно! — обратилась Бабетта к Христине. — Я попытаюсь поговорить с ним. Ты посиди здесь спокойно.
Христина сидела неподвижно, — вовсе незачем было говорить ей об этом. Она снова была почти без сознания и не знала, сколько времени отсутствовала Бабетта— несколько. минут или час. Она опомнилась только тогда, когда та подошла к ней и потрогала ее за плечо.
— Сюда, Бабетта, — прошептала Шальке, — мы войдем через эту дверь. — Бабетта следовала
