полного перевоплощения в оригинал, будет иметь возможность и право открыть тайну, придётся не закрывать тему, а ждать — опять ждать! — когда Хранители подберут и подготовят следующего патриарха.
Мало того. Это решение словно распахнуло ящик Пандоры, вытащило вслед за собой ещё два ожидания. Во-первых, Хранители ни с того ни с сего, как бы между прочим, провожая его по коридору к лифту, сообщили:
— Завтра мы откроем вам ещё одну очень важную тайну.
— Чего?! — изумлённый Главный Визионер встал, как вкопанный. — И вы туда же. Патриарх с тайной своего молчания, отложенной на завтра. И вы с какой-то важной тайной. Что в ней такого? Почему бы вам не открыть её прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик?
— В долгий мы не откладываем. До завтрашнего дня вы не будете готовы её воспринять правильно. У любой информации, тем более тайной, есть своё место и время, где и когда её лучше открыть.
— Зачем тогда сейчас об этом говорите? Могли бы завтра мне её выложить без предупреждения. А теперь я, как дурак, буду ждать… Я могу вам приказать открыть эту тайну прямо сейчас!
— Можете, но тогда мы вынуждены будем не подчиниться, потому что её сохранение до определенного времени — приоритетная задача.
— Ах, вот оно что…
В другом месте и в другое время Главный Визионер не смог бы сдержать клокочущего гнева и сделал бы всё возможное, чтобы добиться исполнения своего приказа, но здесь не испытал ничего кроме любопытства, разгорающегося подобно костру. Когда поднялся на поверхность и услышал в своём кабинете от Водова во время ежевечернего доклада о текущих событиях в стране и мире, что завтра ему будет доложено кое-что важное, требующее подтверждения, многократной и тщательной проверки, то не стал требовать немедленного доклада об этом… Лишь изучающе посмотрел в лицо пресс-секретаря, — надо же! подряд три разных индивидуума заставили меня ждать до завтра. обладая важной информацией, они не хотят открывать её мне до завтра. это по меньшей мере выглядит странно, если не преступно. вдруг это какой-то заговор, направленный на моё свержение? да и черт бы с ним! засиделся я тут, самому надоело уже до чертиков! потерплю до завтра, узнаю целых три тайны. может быть, они окажутся одной единственной?
Глава 9
Не на месте место
Рано или поздно любая ночь повторяется… Это лишь кажется, что все они разные и у каждой есть свои особенности: температура, зависящая от времени года, освещенность — от наличия или отсутствия туч, звезд и луны на небе, протяженность во времени, — бывают короткие ночи, которые помещаются в — один раз моргнуть — не успеешь отдохнуть и выспаться, приходится ждать следующей и привыкать к тяжелому ощущению безвозвратно утраченного времени, — бывают длинные ночи, — засыпаешь, просыпаешься, а они всё не заканчиваются, в конце концов лежишь не в силах заснуть или начать бодрствовать, думаешь, но это — даже не мысли, воспоминания или видения, а — какие-то лоскутья, поднятые ветром над головой, перемешанные и трепещущие — так и хочется начать гоняться за ними, хватая и собирая их в кучу, чтобы попробовать соединить вместе, ведь когда-то они были одним огромным полотном, и на нём было что-то изображено, — и оно несло великий смысл, — кто-то разорвал его в клочья и разбросал по земле, — как он мог так поступить? — ведь теперь всем, кто остался с этими ошметками, включая меня, неизбежно будет хотеться собрать их в кучу, соединить разорванное, вернуть прежнюю картину, — а это невозможно! — и зачем он, этот КТО-ТО, оставил нас с этой невозможностью? — это не просто трагично, это ужасающе!
Все ночи, пережитые за целую жизнь, собираются в одном месте и сливаются в одно целое, — в нечто, похожее на озеро, — и оттуда их уже не вытащить по отдельности, — если зачерпнуть ведром, пытаясь извлечь какую-нибудь конкретную ночь, чтобы посмотреть на неё, выплеснуть и зачерпнуть следующую, то они ничем не будут отличаться друг от друга. В ведре! В ведре они не будут отличаться, но не во время выплескивания! Вот что такое озеро ночей — это вода прошлого в будущем; настоящее черпает из него ведром, поднимает его высоко и выплескивает набранную воду, которая расплескивается и становится нынешней ночью, уникальной, размещённой в настоящем.
И вот, наступает такой момент, когда все брызги без исключения, их размер, конфигурация и положение по отношению друг к другу, любая мелочь, даже самая незначительная, повторяются, — так возвращается ночь, которая уже была однажды. И в вечности таких повторяющихся ночей бесконечное количество. Не исключение — и эта, сегодняшняя, абсолютно чёрная, хоть глаз коли. Даже в кромешной тьме я смог отыскать место, где когда-то стоял замок Лангобарда, — здесь ничего не осталось кроме поля, заросшего травой. Я продрался сквозь эту траву и лёг на землю именно там, где когда-то возвышалось над поверхностью каменное ложе, — пусть его и закопали по моей просьбе глубоко, но оно продолжало греть, — земля в этом месте была тёплой, зимой здесь не могли улежаться сугробы, таяли, а летом трава вырастала выше и гуще, чем везде вокруг. Я старался обходить это место стороной и не думать о нём, но не нынешней кромешной ночью. Я ничего не видел, но чувствовал спиной теплую землю, нагретую ложем Лангобарда, и в этой абсолютной темноте не мог найти тишины, потому что Курт, мой странный гость, находился где-то рядом, — медленно ходил по кругу, — примятая трава шуршала под его ногами, — и рассказывал о каком-то чужом мире, где под землей жили белые Хранители, к которым на скоростном лифте спускался Правитель. Из каких лоскутов и ошмётков своей памяти Курт собирал этот странный рассказ о несуществующей земле и её людях? Сначала я вообще думал, что сплю или брежу наяву, потому что оставил Курта спящим или мёртвым в своём доме, он не мог подняться, выйти на улицу и найти меня в этой кромешной тьме! Никак не мог! Сон ли, Явь ли — не прекращались, и утро не приходило: Курт медленно ходил вокруг меня, упорно продолжая свой рассказ, как будто пытаясь заместить им саму реальность.
Я ни о чём не спрашивал его, ничего ему не говорил, просто лежал на тёплой земле, цепляясь воспоминаниями за своё прошлое, чтобы не выпасть ненароком из настоящего, которое истончилось настолько, что держалось буквально на волоске, — это я прекрасно чувствовал и осознавал… Потеряв пять миллионов долларов и подписав контракт с Хранителями, я стал официальным Свидетелем Дороги на участке между Библиотекой и Торговым
