то просто юрты…
Тут на дощанике все оживились. И рулевой налег здесь на весло. Дощаник их направил он туда, к посаду, к пристани и к новым людям.
* * *
С Сулешевым он, князь Дмитрий, встретился в съезжей избе. Там в это время оказался и Фёдор Плещеев.
Встрече с ним, с Плещеевым, князь Дмитрий особенно обрадовался. Он обнял его, маленького ростом, круглого и подвижного.
– Хорош, хорош! – похлопал он его по спине.
– И ты, князь Дмитрий, нисколько не изменился! – услышал он в ответ.
Поздоровался он и с Сулешевым, но сдержанно, пожал ему руку.
Князь Юрий был младше его лет на десять. Хотя в государевых делах он ничем особенным не отличился, но боярство получил рано.
«Ну, татарин и есть татарин!» – мелькнуло у него с иронией.
Но вот этот татарин женился на девице Салтыковой, родственнице Романовых. Стал родней царю. А это уже много значит…
Переговорив в этот день втроем, они решили встретиться официально старым и новым составом воеводского управления, после того как устроятся вновь прибывшие.
– Пойдём, я покажу весь город сразу! – в конце их разговора с чего-то вдруг предложил Плещеев.
Князь Дмитрий согласился. Попрощавшись с Сулешевым, он вышел из съезжей с Плещеевым. И тот повёл его к угловой башне, что стояла над кручей у Прямского взвоза, на остром углу городовой стены.
С башни, куда они поднялись, действительно открывался вид на весь город и посады.
И князь Дмитрий с интересом окинул всё это одним взглядом. Рассматривая город, он насчитал в его стене семь башен. Высотой стены были не менее двух саженей, с нависавшими обламами [71]и тесовой кровлей. Четыре башни были глухими, а три с проезжими воротами.
С нагорной стороны город уже оброс обширным Верхним посадом, одёрнутым, как полукольцом, острожной стеной. Внизу, под крутым яром, был Нижний посад. Его так и называли, Нижний, в отличие от Верхнего. Он раскинулся на широкой низменной луговине, Княжьем лугу, версты две в поперечнике. С трёх сторон этот луг опоясывал, как петлёй, Иртыш. Но острога там, на Нижнем посаде, не было. При въезде в Верхний посад с другой стороны, с нагорной, со стороны острога, перед острожной стеной находился земляной вал со рвом. Он тянулся от крутого берега Иртыша до глубокого Кошелева оврага. А там, в глубине оврага, текла мелкая речушка Курдюмка. Она протекала через Нижний посад и впадала в Иртыш. Этот овраг отделял Троицкий мыс от Панина бугра. А далее, за Паниным бугром, виднелся Подчувашский мыс, отделённый тоже глубоким оврагом от Панина бугра.
За Прямским взвозом, по которому они вчера поднялись с Нижнего посада в сам город, справа стоял Софийский двор архиепископа. Он ничуть не уступал, по виду крепостных оборонительных стен, вот этому городу. Там был, со слов Плещеева, когда-то первоначально город, старый город. Но вот уже без малого семнадцать лет как все государевы постройки перенесли вот сюда, на другую сторону взвоза, на мыс Чукман. И с этой стороны, со стороны яра, между обеими частями города, старым и новым, протянулась острожная стена с маленькой проезжей башенкой, стоявшей как раз наверху взвоза. И в той башенке дежурил караул из трёх казаков: один стоял наверху башни наблюдателем, а двое у проезжих ворот.
На Софийском дворе кроме жилого двора архиепископа была видна маленькая деревянная Троицкая церковка. Гляделась она скромно. Как оказалось, она была поставлена здесь первой. И вот по ней-то тот мыс и назвали Троицким. Здесь же, в городе, на остром углу обрывистого мыса у Прямского взвоза стояла Спасская церковь. Она как будто присматривала за этим небольшим сухим логом, оказавшимся удобным для подъёма с низменной луговины на высокие кручи яра. В самом же городе, который сейчас был у них почти под ногами, стояли в беспорядке, так казалось, дворы воевод и дьяков, съезжая изба, пушечный двор, зелейный погреб, поварня, столовая, мыльня, какие-то клетушки и ещё конюшня…
Плещеев рассказал ему, что вон тот собор, Софийский, что стоит в городовой стене рядом с проезжей башней, построен недавно, архиепископом Киприаном. Тот освятил его в честь Софийского храма, памятного ему по прошлому месту его службы в Новгороде Великом. Но Киприан уехал, так и не закончив дела, которые наметил ему патриарх Филарет. И они легли теперь на плечи его преемника.
– Ну и деловой же мужик! – восхищённо отозвался Плещеев о Киприане.
Киприан же перевёл и мужской монастырь под гору, на Княжий луг.
– Вон стоит! У речки! Монастыркой уже назвали! Хм! – хмыкнул Плещеев. – Ну и скор же народ обзывать! Уже прилипло!
Это был Знаменский монастырь. Князь Дмитрий уже слышал о нём. От того же Сулешева. Этот монастырь перенесли сюда из-за стен Верхнего посада. А на его старом месте остался женский монастырь. Раньше оба монастыря располагались на одном дворе. Но патриарх Филарет посчитал такое недопустимым. И Киприан выполнил его волю.
– А до того он, как говорят, стоял вон там! – показал Плещеев на другую сторону Иртыша.
Да, там, вдали, в дымке жаркого летнего полудня, виднелись какие-то развалины, остатки жилых строений.
Плещеев показал ему и Торговую площадь. Она примыкала тут же к стене города. Там, на площади, стояла маленькая церковка, в несколько рядов протянулись деревянные торговые палатки. А дальше за площадью, в Верхнем посаде, ветвились тупички и улочки.
Две из тех улочек князь Дмитрий уже знал – Зырянскую и Устюжинскую.
Отсюда, с высоты, хорошо были видны и мостки через Курдюмку.
– Лес возят на городовое строение версты за три! Вон оттуда! – показав в сторону Подчувашского мыса, стал рассказывать Плещеев дальше о городе.
Внизу, под яром, на берегу Курдюмки, стояли торговая баня, кузницы, Посольский двор, иначе его называли ещё «Калмыцким». И была видна длинная деревянная мостовая, перекинутая через Курдюмку и её низменные заболоченные берега. Эта мостовая выводила прямехонько на берег Иртыша, где приютилась татарская слободка. Там жили и бухарцы, приезжающие сюда на торги. Но сейчас она, бухарская слободка, пустовала.
– Они приходят с караванами к осени. Зиму торгуют и обратно, – пояснил ему Плещеев, когда он спросил его, почему в слободке сейчас тихо.
Так князь Дмитрий за один день узнал многое о городе своего воеводства.
«Мужицкий город!» – вспомнил он, что так выразился о нём Вельяминов, как только они сошли с дощаников на пристань. Да, он оказался не только мужицким, но и инородческим.
И вот подошёл день, когда все, старое и новое воеводское управление собрались в съезжей избе. Смешки, дьяки обнимаются. Рукопожатия…
Мартемьянов, седой и полноватый добряк, покровительственно похлопал по плечу молодого дьяка Степана Угорского.
– Служи, Стёпка! Служи государю! Да не забывай слушаться и воеводу! Не то! –
