именно протекал прогресс, и что, по мнению большинства японцев, не должно меняться никогда.
И, наконец, после всех событий нас приглашают на ужин. Трапеза проходит в соответствии с давними японскими традициями в одном из ресторанов в здании корпорации — за низкими столиками, сидя на татами[1]. И обслуживают нас настоящие гейши. Ну, по крайней мере, выглядят они как настоящие: кимоно, «белый» макияж, характерные прически.
— Надеюсь, спать мы будем не на полу, — бубнит Павел Леонидович. И, спохватываясь, спешно останавливает переводчика: — Это не нужно говорить! Скажите, что я в восторге.
Девушка улыбается и мягким, с несколько смешными звуками голосом выражает «восхищение» нашего юриста.
Канэко складывает перед собой ладони и слегка кланяется. Мы, не сговариваясь, зеркалим жест.
— Прежде чем мы подпишем контакт, вы должны полюбить нашу страну, — заявляет мгновением позже.
Тэмпура, лапша удон, овощи и мясо тэппанъяки, которые готовят здесь, делают и в наших ресторанах восточной кухни, но вкус, на мой взгляд, достаточно сильно отличается. И выигрывает, без сомнения, родина блюд.
Мы едим, пробуем сакэ, слушаем японскую этническую музыку, и в один момент я ловлю себя на том, что погружаюсь в какое-то особое умиротворенное состояние.
— Гармония — вот что я сейчас ощущаю, — делюсь с присутствующими. — Воодушевление и одновременно покой.
— Эта положительная энергия и является самой сильной, — отмечает господин Канэко с улыбкой.
— Проснулась твоя Сукэбан? — шепчет мне на ухо Ян, едва внимание присутствующих уходит в сторону завораживающего танца гейш.
Я заливаюсь жаром. И вместо ответа слегка стискиваю его бедро рукой.
После ужина нас отвозят в отель. Лукреция Петровна с Павлом поднимаются в номера, а мы с Яном отправляемся прогуляться по ночному городу. Несмотря на то, что после корпоратива все сотрудники Brandt знают о предстоящей свадьбе, отношения свои не демонстрируем. Оба предпочитаем вести себя сдержанно. И вот, наконец, оставшись вдвоем, можем взяться за руки.
— Почему ты смеешься?
— Вспомнилось, как удивился, узнав о нас, родной отдел планирования.
— Ну да, мне же пришлось все-таки взъебурить тебя на работе.
— Это было люто, Ян Романович. У меня чуть кожа не сползла.
— Снова претензии?
— Нет. Все нормально. Я расту, когда ругают за дело. Расту же?
— Несомненно, — подтверждает Нечаев. Обнимая, шепчет на ухо: — Ты умница.
— Спасибо, — благодарю смущенно. — Просто… Подумай только! Этот инцидент, а на следующий день корпоратив, где ты объявляешь о нашей свадьбе.
— Марина-Арина… Господи, да все! Все были потрясены!
— Прокатимся по реке? — предлагает Нечаев.
— Вообще, я боюсь, — признаюсь. — Но с тобой рискну.
Ян договаривается об аренде лодки.
Я вся трясусь, пока помогает мне сесть на одно из сидений. Обхватывая себя руками, смотрю на Яна и стараюсь абстрагироваться от того, как качается лодка на воде. Он устраивается напротив меня, снимает пиджак, закатывает рукава рубашки и, взявшись за весла, рассекает темную гладь.
Я обхватываю себя руками и зажмуриваюсь.
Нечаев смеется.
— Иди сюда, Зая.
Стоит ему позвать, вслепую бросаюсь вперед. Оборачиваясь, устраиваюсь между его ног прямо на деревянном днище. Лишь после этого могу открыть глаза.
— Нормально? — звучит тихо над моей головой. — Смотри, как красиво.
Его голос очаровывает сильнее, чем раскинувшаяся вокруг нас природа. Небоскребы возвышаются над пологими склонами и растущими на них пышными деревьями, но внимание на себя не перетягивают. Скорее подсвечивают живописные пейзажи. Где-то вдалеке играет монотонная японская мелодия. Меня укачивает. Отдаваясь тому, что вижу и что чувствую, полностью расслабляюсь и начинаю наслаждаться.
— Это незабываемо. Ни на что не похоже, — шепчу в благоговении. — Колыбель жизни.
— Хотел, чтобы ты это увидела, — говорит Ян.
А я вспоминаю, как признался в любви. Чувства по-новой захлестывают. И не радость это вовсе. В тот момент я плакала от счастья. А сейчас… Эмоций гораздо больше. Это нечто осязаемое. Любовь, которую можно не просто услышать. После слов Нечаева ее можно касаться. И я трогаю. Трогаю его предплечья, чтобы впитать эту энергию. Сначала ее слишком много, а уже через мгновение мало.
— Я люблю тебя, — выдыхаю, прижимаясь губами к запястью Яна.
Он молчит, продолжая грести.
И хоть нам уже не так важны слова, я включаю ревнивую сучку.
— Интересно, если бы ты был без меня, тебе бы предложили одну из гейш?..
Нечаев, конечно же, смеется.
— Ю, — толкает, оставляя весла. Обхватывая меня руками, прижимается лицом к шее. — Вопреки расхожему мнению, которое гоняет по европейским странам, никаких сексуальных услуг гейши не оказывают. Это миф. Предложить нечто подобное в Японии — моветон.
— И откуда в тебе столько?.. — вздыхаю я. — Как ты всему этому научился? Дипломатическому общению в том числе. Ты был великолепен! Ах, о чем это я? Ты же Ян Нечаев! Тебе не надо было учиться.
Он снова смеется. Уже тише.
— Я просто смотрю и вижу то, что люди транслируют. Запоминаю особенности. Чувствую, что от меня ждут. Соизмеряю, сколько сам готов дать.
— А мне… Сколько? — толкаю едва слышно.
— Очень много, Ю. Все, — заключает емко.
— Любишь?
— Люблю.
— Ой… — вскрикиваю, едва внутри жгучая волна стихает. — Что это, Ян? Что это? — указываю пальцем в сторону неоново-синего свечения.
Ян отрывается от моей шеи, вскидывает голову и смотрит вдаль.
— Это на заливе. Сверкающие кальмары. Местный деликатес. Их сейчас вылавливают.
— О-бал-деть! — разбиваю по слогам, не в силах оторвать взгляда. — Это красивее северного сияния.
— Ты его видела?
— Вживую, конечно, нет… Но так подумала…
— Поцелуй меня, Ю, — выдает Нечаев очень-очень тихо.
И я забываю о том, что секунду назад завораживало. Разворачиваясь, обвиваю его шею руками, ловлю горячие губы и со вздохом принимаю влажный язык.
— Я люблю тебя, люблю… — выбиваю строем неровных слогов.
Ян сжимает крепче, углубляет поцелуй и заставляет сходить с ума от счастья.
[1] Татами — маты, плетенные из тростника игуса и набитые рисовой соломой.
54
Я не Бог, не гений, не святой.
Но я стараюсь.
© Ян Нечаев
Контракт подписываем на четвертый день нашего пребывания в Японии. Юния выражает общую корпоративную мысль, мол, я один все это время был уверен в успехе и не бился с ними в мандраже последние сутки. А я ни хрена не был уверен. Просто не считаю приемлемым демонстрировать свои переживания.
Прощаемся с Канэко и остальными сотрудниками за обедом. У Ю на глазах слезы блестят. Она быстро привыкает к людям. Тяжело переносит моменты расставания. Канэко это, конечно же, тоже улавливает. Добродушно смеется, когда Ю складывает перед собой кисти и, склоняя голову, прячет заплаканное лицо. Очарован, ничего удивительного. Протягивая к моей Зае руки, побуждает ее вложить в них ладони. Сжимая,
