ратника, намеревавшегося было взять мурзу в плен, расстреляли из луков.
Ногайцы сумели дать отпор и уже числом своим начали одолевать русских. Теребердею подвели другого коня, и он, бросившись тут же в атаку, рубил нещадно стрельцов, сцепился в боевом танце с детьми боярскими, прорываясь все дальше, и вот он увидел воеводу. С оголенным клинком он сидел на коне, не решаясь вступить в битву. Воевода еще совсем молодой, безбородый, из-под шлема видны длинные вьющиеся локоны.
– Взять! – истошно выкрикнул Теребердей со страшным, перекошенным от гнева ликом, густо покрытым кровавыми брызгами.
Федор Шереметев, увидев, что на него и его конный отряд несется уже ватага ногайцев, хотел было броситься в битву, но, когда отряды сшиблись и началась жестокая сеча, он остолбенел. Повсюду рубили и резали его воинов, мертвые и еще живые тела их топтали татарские кони, и кровь лилась в таком числе, что не успевала впитываться в землю. Последнее, что он увидел – хищные узкие глаза ногайского всадника, несущегося прямо на него с арканом в руке. Издав полный ужаса вопль, Федор Шереметев, повинуясь последней попытке разума защититься, просто-напросто швырнул в ногайца свою саблю, не причинив ему никакого вреда, и бросился наутек. Услышал, как стрелы свистели по сторонам, и все больше прижимался к вытянутой конской шее. По двум сторонам от него неслись вооруженные дети боярские, охранявшие воеводу. Один из них, вскрикнув, навалился сначала вперед и затем медленно на скаку сполз с седла со стрелой в спине.
Первый воевода Никита Романович Одоевский, узнав, что Федор Шереметев бежал и большая часть полка вырезана, еще стоял против напирающего врага, но затем, отстреливаясь, начал отходить, дабы сохранить людей. Это был последний заслон перед Теребердеем на пути к Москве. Основное войско, судя по всему, осталось позади. Переплетение дорог осталось под его началом, и ногайский предводитель велел разбить укрепленный лагерь и, послав гонца к хану, стал ждать его здесь.
Девлет-Гирей тем временем стоял там же, и не стихали здесь крики воинов, выстрелы пищалей и посвист стрел. Уже два дня его войско наступает на укрепления Ивана Петровича Шуйского и отходит, неся потери. Здесь он ждал вестей от Теребердея-мурзы. И следующим утром дождался гонца от него, получив хорошую весть, что дорога на Москву расчищена и ногайский предводитель ждет хана с его войском, дабы продолжить путь на Москву. Тут же был собран военный совет, и Дивей-мурза, опытный воин и друг хана, молвил, склонив голову:
– Нельзя отходить со всем войском, великий хан. Оставь здесь достаточно воинов, дабы урусуты думали, что лагерь наш на месте. Это даст нам больше времени и обезопасит наш путь.
Девлет-хан глядел на этого сухощавого высокого мурзу с мудрым лицом и улыбался. Он любил Дивей-мурзу за его дельные советы и преданность, поэтому не мог не послушать своего верного слугу.
Две тысячи воинов хан оставил в лагере, а сам под покровом ночи, подняв основное войско, двинулся к оголенному Сенькиному броду…
* * *
Над русским лагерем едва брезжил рассвет. Гонец, ежась от утренней прохлады (единственное, что бодрило после бешеной скачки!), оглянулся. По земле стелился туман, и красноватый свет встающего летнего солнца освещал верхушки шатров. Лагерь оживал, наполняясь различным шумом.
– К князю Михаилу Ивановичу Воротынскому! – сказал молодой гонец стражникам при въезде. Те спешно отвели парня к воеводе – было приказано в любое время приводить посланников.
Михаил Иванович уже не спал. Он сидел на низкой скамье в просторной нижней рубахе, омывал из лохани сопревшие душной ночью голову и шею, отдувался и фыркал. Гонец ждал возле шатра, ибо Воротынский послал за воеводами Иваном Шереметевым Меньшим, Дмитрием Хворостининым, Михаилом Лыковым-Оболенским, Андреем Палецким. Когда они, приведенные в порядок ото сна, прибыли, Воротынский позвал гонца. Воеводы молча сидели на скамьях за большим походным столом.
Гонец доложил о разгроме полка Правой руки. Побледневший вмиг Иван Шереметев уставился на гонца в ожидании дальнейших известий. Михаил Иванович, поняв, что Иван Васильевич печется о младшем брате Федоре, бывшем вторым воеводой в полку, спросил:
– Воеводы целы?
– Князь Никита Романович Одоевский, дабы сохранить оставшихся людей, отступил. Федор Васильевич же, бросив меч и своих людей, бежал…
– Что?! – вскипел тут же Иван Шереметев, с выпученными глазами глядя на гонца. – Как смеешь…
Гонец опустил голову, понял, что по молодости и глупости доложил неправильно, оскорбил боярина.
– Ступай, отдохни, – сказал Воротынский гонцу и тяжело взглянул на Шереметева. Тот, потупив взор, отвернулся. Помолчав, Воротынский грузно поднялся и, шевеля желваками и раздувая мясистые ноздри, вышел из-за стола.
– Надобно и нам подкрепиться. Чую, не последний это гонец.
Возле его шатра был накрыт стол со скромными угощениями – холодным квасом, вареной рыбой, засоленными грибами и капустой, гречневой кашей. Воеводы молча и нехотя ели. Едва закончили трапезу, прибыл еще один гонец, на этот раз от Ивана Петровича Шуйского. Благодаря своим опытным лазутчикам он узнал о том, что крымский хан, оставив заслон, ушел к Сенькиному броду.
– На соединение с ногайцами пошел, – молвил Лыков-Оболенский, оправив окладистую черную бороду своей богатырской рукой. Иван Шереметев, отодвинув тарель с недоеденной трапезой, глядел в ожидании на Воротынского. Тот, сдвинув брови, молчал, опустив глаза. Хворостинину даже показалось, что воевода уснул, и он в недоумении покосился на сидящего рядом Лыкова-Оболенского. Грузный Андрей Палецкий, отдуваясь, утирал обильно текущий пот.
– Стало быть, все дороги на Москву открыты для них, – сказал задумчиво Хворостинин.
– Заметь, князь, – отозвался Шереметев, взглянув на Михаила Ивановича, – ногайцы не грабят округу, держат силу свою в едином кулаке. Стало быть, грабежа им ненадобно. Им нужна токмо Москва!
– Они обошли нас, но ведь мы сидим у них на хвосте. И не оставит же хан такую силу за своей спиной! – добавил Палецкий.
– Не оставит, – молвил наконец Воротынский и поднял свой взор на воевод. Что-то тяжелое и угрожающее было в том взгляде, а вместе с тем решительность и настоящая сила.
– Дмитрий Иванович, тебе Сторожевой полк вести, – не взглянув на Хворостинина, сказал Воротынский. – Ни обоза, ни пехоты не бери, нужна конница. Карту сюда!
Мгновенно на столе возникла карта. Воротынский, прикинув, крестом пометил один участок:
– Здесь хан соединится с ногайцами. Того мы предотвратить уже не сумеем. Но ежели ты, Дмитрий Иванович, ударишь ему в тыл, потреплешь хорошенько, хан вынужден будет остановиться и развернуть все силы на нас.
– Господи, – невольно прошептал Лыков-Оболенский.
– А ежели нет? До Москвы не больше шестидесяти верст останется! – с опаской проговорил Шереметев.
Воротынский, огладив бороду, пристукнул тяжелым кулаком по своей крестовой отметке.
– Должен! Мы сейчас же
