человек (все они установлены поименно)[1049]. Причины подобного расхождения понятны: каратели определяли число уничтожаемых ими людей «на глазок», после чего эти примерные цифры суммировались в сводных документах[1050]. А вот число угнанных на принудительные работы учитывалось точно — по головам. Таким образом, данные о количестве уничтоженных мирных жителей в докладе В. Бремера явно занижены, а вот данные об угнанных на принудительные работы — точны.
С другой стороны, в советских данных также не исключены ошибки, связанные, к примеру, с тем, что жители одной деревни, угнанные и расстрелянные в другой, могли учитываться дважды. Также не исключено, что в число убитых могли включаться некоторые из тех, кто на самом деле был не убит, а угнан на принудительные работы. Однако даже делая поправку на эти ошибки, приходится признать, что количество уничтоженных в ходе операции «Зимнее волшебство» мирных жителей гораздо значительнее «официальных» германских данных и составляет не менее 10–12 тысяч человек. Помимо убитых, были еще и угнанные: более 7 тысяч человек были вывезены на принудительные работы, в том числе в концлагерь Саласпилс.
Судьба угнанных заслуживает отдельного рассмотрения хотя бы потому, что далеко не все из них выжили. В публикуемых в сборнике показаниях А. Хартманиса мы находим следующую информацию об их судьбе: «Часть оставшихся в живых граждан, впоследствии доставили в Саласпилский лагерь. Мужей отделяли от жен, затем всех направили на принудительный рабский труд в Германию, детей насильно отнимали от родителей и часть из них распределили между населением Латвии, однако большинство детей были в таком истощенном состоянии, что большинство из них умерло от болезней»[1051]. Точные данные о количестве погибших среди угнанных на принудительные работы установить едва ли удастся, однако, судя по всему, оно было велико.
Подведем примерные итоги операции «Зимнее волшебство»: 439 сожженных населенных пунктов, около 70–80 убитых партизан, 10–12 тысяч уничтоженных мирных граждан, более 7 тысяч угнанных (несколько тысяч из которых впоследствии погибло), огромное количество угнанного скота, отравленные колодцы, залитая кровью 15-километровая полоса мертвой земли. А вот партизанский край так и не был ликвидирован, по-прежнему создавая угрозу для оккупантов.
Операция «Зимнее волшебство» была спланирована и подготовлена немецкими оккупационными властями и должна рассматриваться как один из примеров реализации нацистской истребительной политики на оккупированных советских землях. Вместе с тем нельзя закрывать глаза на то, что эта операция имела весьма четкую латвийскую специфику. Мы уже упоминали, что специфической особенностью операции «Зимнее волшебство» являлось участие в ней в качестве основной ударной силы латышских полицейских батальонов. Сама же операция, по наблюдению израильского историка А. Шнеера, приобрела для латвийских коллаборационистов характер своеобразного «похода за рабами»[1052].
Операция проводилась на латвийско-белорусской границе с целью обезопасить латвийскую территорию от действий советских партизан, изолировав немногочисленные на тот момент отряды и группы латышских, латгальских и местных русских партизан от «подпитки» со стороны более мощных белорусских партизанских подразделений; подавляющее большинство участвовавших в операции карателей были латышами. Как раз во время операции было принято и широко распропагандировано решение о создании Латышского добровольческого легиона СС, в который впоследствии были включены латышские полицейские батальоны — в том числе участвовавшие в проведении операции «Зимнее волшебство»[1053].
За исключением 273-го батальона, сформированного в июле 1942 г., остальные участвовавшие в карательной операции латышские полицейские батальоны были частями нового формирования: они создавались в декабре 1942 — январе 1943 г. Показательно, что самые многочисленные латышские полицейские батальоны (281-й Абренский и 280-й Болдерай-ский) сформировали и возглавили создатели латышских пронацистских военизированных формирований в 1941–1942 гг. полковники-лейтенанты Волдемарс Вейсс[1054] и Карлис Лобе[1055]. Личный состав же латышских полицейских батальонов составляли в большинстве своем бывшие бойцы «самоохраны»[1056] часть из них участвовала в акциях по уничтожению евреев летом 1941 г., а также в преследовании советских «окруженцев» и просоветски настроенных жителей Латвии. Помимо полицейских батальонов, в операции принимала участие «команда Арайса», ранее осуществлявшая массовое уничтожение евреев в Латвии и Белоруссии[1057].
Опыт холокоста оказался востребован латышскими полицейскими во время операции «Зимнее волшебство». Вопреки позднейшим утверждениям диаспорной латвийской историографии[1058], военнослужащие латышских полицейских батальонов не только боролись с партизанами, но и участвовали в уничтожении мирных жителей — как прямо (расстрелы и сожжения заживо), так и косвенно (передавая захваченных мирных жителей командам СД для расстрела). Весьма характерно, что в итоговом отчете об операции 276-го латышского полицейского батальона отмечалось: «Сотрудничество с командами СД носило в целом положительный характер. Формирования дополняли друг друга в отношении поставленных перед ними задач»[1059].
Документы советских партизан свидетельствуют, что принимавшие участие в операции латышские полицейские батальоны в бою проявляли хорошую устойчивость — что было нехарактерно для коллаборационистских формирований и свидетельствовало о наличии серьезной мотивации сражаться. Отличались латвийские коллаборационисты также и исключительной жестокостью по отношению к своим жертвам. По свидетельству генерального комиссара Латвии Дрехслера, украинская полицейская рота, принимавшая участие в «Зимнем волшебстве», «с ужасом наблюдала акцию — мужчины рыдали как дети», тогда как латвийские полицейские, напротив, похвалялись своими «славными делами»[1060]. Документы подтверждают, что военнослужащие 2-го литовского и 50-го украинского полицейских батальонов во время карательной операции проявляли гораздо больше сомнений, чем латыши[1061].
Объяснить это можно сложным переплетением мотиваций. Помимо мести «жидоболыпевизму» и национальнорасовых предрассудков, К. Кангерис отмечает еще один немаловажный тезис нацистской пропаганды в ходе вербовки добровольцев в полицейские батальоны: так как в батальоны вступают «идеалисты и борцы», то они станут политической и военной элитой «нововыстроенной» Латвии[1062]. Таким образом, усердная служба в полицейских батальонах подавалась как верный способ латышу сделать карьеру, возвыситься не только над «расово неполноценными» людьми, но и над своими «простыми» соплеменниками.
Обратим также внимание на материальную сторону проблемы. Латышские полицейские получали вполне конкретную выгоду от своих действий. Во время карательных операций они получали возможность грабить деревни и сжигать их еще до прихода немецких хозяйственных команд; об этом с возмущением писал Дрехслер[1063]. По его словам, в результате латышские полицейские возвращались домой «с богатой добычей»[1064].
Выгодным для латвийских полицейских и зажиточных латышских крестьян оказался и угон мирного населения. Уже в начале марта, чуть более чем через три недели после начала операции «Зимнее волшебство», в латвийских газетах появилась информация о раздаче «подсобных рабочих» из числа угнанных из района операции детей[1065]. Латышские крестьяне покупали малолетних батраков за 9-15 марок в месяц. Полгода спустя детский регистрационный пункт в Риге сообщал: «Малолетние дети русских беженцев… без отдыха, с раннего утра до поздней
